– Иди завтра в тайгу за мясом, – сказал Удога.
– Сам иди! – пьяно крикнул Савоська. – Тебя и так всегда кормлю, мясо и рыбу добываю, а ты мне всего жалеешь. Я не ленюсь, ты знаешь, но мне обидно… – Савоська всхлипнул, горькие мысли пришли ему в голову. – Я из-за тебя всю жизнь погубил! – вдруг закричал он и стал рвать на себе одежду.
Испуганная Айога выглянула из-под одеяла.
– Уходи! Уходи из дому! Ступай к Кальдуке, – вскочил Удога и толкнул брата с кана.
– Убью тебя!.. – дико заорал Савоська, выхватывая нож.
Удога схватил брата за руку, вырвал нож, поволок Савоську к двери. Тот захрипел, глаза его выкатились в ужасе. Удога вытолкнул его из дому.
– Как дрались, меня напугали! – плакала Айога.
– Тебе не жалко, что я брата бил! Тебе себя жалко, что напугалась, – с обидой ответил ей Удога.
Наутро он сам отправился в тайгу за мясом. Вчерашняя злость прошла. По хребту, на красной заре восхода, чернели узорчатые лиственницы. С горы Удога поглядел вниз. В синих снегах из крохотной фанзы Савоськи курился дым.
«Брат не спит, топит», – подумал старик, и ему стало жалко Савоську. Он вспомнил, каким смельчаком был его брат смолоду, как служил он у Невельского, как еще прежде вместе подняли они восстание против маньчжур. «Какие мечты тогда у нас были!.. И вот теперь трудная жизнь сломала обоих. Раньше мы врагов били, а теперь друг друга. Проклятые торгаши! Это все из-за них. Они несут разврат в наши семьи, из-за них столько раздоров… Да и мы тоже хороши!»
Удога крикнул и, взявшись за дужку, повернул нарты.
Вожак понял его окрик, повернулся и увлек всю упряжку в сторону. Застучали полозья, собаки быстро побежали в тайгу.
Кальдука узнал о ссоре братьев. Майога послала Талаку проведать старика. У Савоськи на задах стойбища была фанзушка, он ютился в ней во время размолвок с братом.
Дырявая дверь обмерзла и закрывалась неплотно. Талака принесла дров и затопила печку. Взошло солнце, когда Савоська проснулся от стука. Талака, сидя на корточках, камнем сбивала лед с двери.
Савоська вспомнил вчерашнюю ссору с братом. Ночью со стыда он не решился пойти к сородичам.
– Иди к нам, – сказала девушка. – Кирба еще мяса принес.
Под вечер Савоська опять сидел у Кальдуки на канах, окруженный девками, и рассказывал сказки. Сойпака, Одака, косая Исенка и девчонки-соседки покатывались со смеху.
Вдруг к дому подкатили широкие нарты, запряженные десятком белых, рослых, как на подбор, псов.
В фанзу вбежал испуганный Кальдука.
– Что такое? – всполошились все.
– Писотька ко мне приехал! Денгура!
В фанзу вошли мылкинские богачи – Писотька Бельды и Денгура. Бывший староста явился в пышной шубе.
– Богатые старики приехали! – передавалась весть из дома в дом, по всей деревне.
– На белых собаках!
Все догадывались, какое может быть у богатых дело к Кальдуке.
В доме Маленького набралось полно народу.
– Знаменитый человек! – восклицал Писотька, хлопая Денгуру по плечу. – По всей земле славится!
Семидесятилетний старик Денгура – высокий, худой, носатый, в шубе, крытой шелком. У него совершенно лысая голова, острая, как дыня, лицо красное и тощее. В больших ушах Денгуры – серебряные серьги.
Писотька мал ростом, проворен, как хорек, у него плоское желтое лицо, колючие глаза, седые брови и седая бороденка лопатой.
– Помощь мне давай, – говорил Кальдуке старик Денгура.
– Скажи, что надо.
– Нет, сначала поклянись, что не откажешь.
Все уселись.
– Когда старик на девчонке женится, сразу станет как молодой, – весело говорил Писотька.
Он достал пачку покупного табаку, развалил ее и принялся угощать хозяина.
– У тебя дочь красивая, которая у русских живет. Ты поскорей ее замуж отдавай… Знаешь, русские какие поганые…
Сваты выставляют водку и угощения. Переговоры в разгаре. Все возбуждены. Лица вспотели, глаза сверкают.
«Плохо только, что Савоська тут!» – думает Денгура.
Савоська сидит в углу темнее тучи и молчит.
«Чему радоваться? – думает он. – Денгура – старик страшный, больной. Разве можно красавицу
