– Ты что сына в тайгу не пускаешь?
– Кто тебе сказал?
– Да сам не знаю, кто-то сказал…
– А тебе что? Надо?
– Надо!
– Тебе далеко ли?
– Собирался на Горюн!
– У-у, какая река, – сказал Савоська. – Вода там как котлом ходит!
– А без него не обойдешься?
– Никак! Все пропадет.
Иван какой-то легкий, помолодевший, усы подстрижены, рубаха вправлена в штаны. У него острые синие глаза и нос, черный от загара.
– Как здравствуешь, Иван Карпыч? – молвила, подходя, старуха.
– Да вот мне на Горюн ехать – нужен мальчик смотреть за товаром. – Иван обратился к Ваське: – Ты уж большой, стрелять умеешь…
– Зачем это ему стрелять? – строго спросила Наталья.
– Ну, утки полетят…
– Ах, утки! А уж я-то подумала…
– Не грабить же мы едем! Я его стрелять научу как следует. И буду платить.
Егор, услыхав про плату, подумал, что, пожалуй, стоит отпустить Ваську. Деньги ведь! Сколько ни трудись, а деньги нужны. Как всякий мужик, Егор ценил деньги и покупные вещи дороже своего труда.
– А тебе кто, Васька, шкуру порвал? – спросил Иван у мальчонки. – Посмотри в речку на морду… Не на охоту ли ходили? Что, у дедушки лапа тяжелая?
Иван вместо «рука» говорил «лапа». Зубы у него – «клыки», кожа – «шкура», ногти – «когти», рот – «пасть», лицо – «морда».
– Как, жена? Может, пусть едет, поглядит? – молвил Егор.
– Да уж не знаю, – ответила Наталья, но и Егор, и Васятка, и Иван по голосу ее услыхали, что она согласна.
«С Иваном-то надежно, – думала она. – Ваське давно хотелось побывать в далекой тайге. Ему ведь уже двенадцать лет, большой».
Егор не желал показать, что случай с медведем напугал его. Но все же в тайге – он знал – опасно. Хотя Иван зоркий, чуткий, тайгу знает, зимой без варежек на охоту ходит, ночью находит дорогу в лесу, а это даже гольды не все могут.
– Не бойся, Егор, – сказал Савоська. – Я присмотрю, и Васе будет хорошо…
Все знали, что Савоська добрый и любит детей.
– Сохачью шкуру возьми, – подымая палец, учил гольд мальчика. – Тебе про Невельского расскажу. Покажу место, где он был.
– Без сохачьей шкуры амурец не живет, – подтвердил Иван. – Обутки, постель, мешок, сумка, шапка – все сохатина да сохачий мех.
– А ружье? – спросил Егор.
– Ружья своего не бери. У нас ружья будут… Егор, а ты осенью хлеб продавал интендантству, еще не осталось ли? Давай хоть один куль или два. Я хочу с собой на Горюн взять русского хлеба. Там уж слух пронесся, что Егоркина мука слаще. Надо для пробы прихватить. Верно говорят: из-под березы земля хорошая, хлеб на ней родится более. И под новый урожай могу ссудить, – сказал Бердышов, – мука мне нужна.
Пошли в избу. Долго толковали.
Бердышов дал мужику двадцать рублей.
Егор велел сыну собираться.
– Пусть привыкает к тайге…
Илья Бормотов услыхал обо всем от мальчишек, пришел домой и сказал отцу:
– Тятя, нам денег надо?
– Что зря говорить! – ответил Пахом.
– Дядя Иван даст денег, нанимает людей лодки толкать на Горюн. Поди к нему.
– Пусть, пусть уж Илья сходит! – заговорил Тереха. – Иван, поди, деньги ладные даст. Он еще зимой сказывал. Если земля не уродит, хоть хлеба прикупим.
– Нишкни! – прикрикнул Пахом, но сам пошел к Бердышову.
Вернулся Пахом сильно обиженным. Иван ни словом не обмолвился, что ему нужны работники. Пахом изругал бабу и запретил поминать про Горюн.
