океана он один с помощью нескольких солдат и переселенцев делал первые шаги по его исследованию.
Егор знал про себя, какую чувствуешь усталость, когда возвращаешься из тайги домой. Кузнецовы топили баню. Кровать Максимова поставили поближе к столу, чтобы он и спал и работал, когда захочет. Они знали его привычку – подыматься ночью и что-то записывать. Наталья взбила перины, постелила свежие простыни.
– Отдохнешь, барин, за все дни сразу, – ласково улыбаясь, сказала она Максимову.
– Никогда даром не сидит! – похвалил своего спутника Савоська, когда тот ушел мыться. – Шестом всегда сам толкает. Невельской такой же был. Когда больной ехал – и то все время толкает. Проводнику всегда помогает. Максимов омуту Невельской. А писарь едет, никогда не толкается сам. Полицейский тоже не толкается.
После бани и ужина Александр Николаевич сидел недолго.
– Намаялся! – молвила Наталья, когда он улегся и вскоре захрапел.
Она подумала, что есть же где-то у него жена и дети – и так ли позаботится о нем его барыня, когда воротится он с Амура?
– Уж он всегда так благодарит за все… Бывают же такие люди обходительные! – потихоньку говорила она Татьяне.
Этот чужой, уставший, седеющий человек, такой же таежник, как ее муж и дети, представлялся Наталье своим, близким.
Ночью было душно. Собирались тучи. Максимов проснулся. Ломило ноги, застуженные в экспедициях.
Александр Николаевич зажег свечу и посмотрел на барометр. Стрелка шла на дождь. Максимов потер мозжившие колени. За окном слышался глухой шум тайги. Он вспомнил про неизвестный, не описанный никем до него вид черемухи, ее лепестки, кору, разрез, и на душе у него потеплело.
Максимов подумал, как напишет про найденные новые виды домой, а потом поместит статью в журнале, будет демонстрировать додьгинский гербарий на лекциях. Как обрадуется, прочитав письмо, старший сын его, смышленый парень, любитель ботаники.
Он вспомнил, что жена в последнем письме жаловалась на дороговизну. Семье жилось трудновато. Кроме старшего, который учился в гимназии, росли еще двое мальчиков и маленькая дочка. Максимову, как исследователю, оказывали большое уважение. В Петербурге на его лекции публика шла толпами, но на службе он был не в чести, и жалованье его было невелико. Он знал, что семья его живет в бедности. Его тяжелый труд исследователя давал ему лишь скудные средства. Жена в Петербурге мужественно переносила все тяготы и лишения, фанатически верила в значение исследований мужа. Он подумал, что, по сути дела, он ей должен быть благодарен больше, чем Географическому обществу или военному губернатору.
Ветер в тайге зашумел сильнее. От работы шестом ломило руку и плечо. Александр Николаевич вспомнил, что Савоська тоже жаловался на больные кости. Он подумал, что в России крестьянство живет в здоровом климате, а тут переселенцы и гольды, проводившие долгие месяцы на зимней охоте, а летом корчевавшие тайгу и работавшие по осушке болот, почти все больны ревматизмом. От долгих скитаний по тайге в одиночестве у многих охотников развиваются нервные болезни. Переселенцы тоскуют по родине. Все это неизбежные явления, когда обживаются новые места. Край на тысячи верст представляет собой как бы сплошное болото, изрезанное реками и ручьями. Заболочены даже склоны хребтов, вершины гор. Под камнями на вершинах водоразделов слышно журчание воды.
Но болота эти легко поддаются осушке. Заболочен лишь верхний слой земли. Из века в век таявшие снега и дождевые воды задерживались в дремучих лесах. Стоит человеку вырубить участок, как земля высыхает. Под тонким слоем чернозема – плотная глина и пески: мертвая почва без всякой бактериальной флоры. Крестьяне рыхлят ее, навозят или ищут на высоких релках черные наносы, намытые в древности речками. Осушая край, люди страдают, болеют, но они изменяют климат для будущих поколений.
Максимов знал, что со временем, когда эти земли будут густо населены, климат переменится.
Мужики и бабы Храпели по всей избе. Максимов лег, укрылся одеялом и подумал, что, по сути дела, они тоже исследователи, идущие все вперед и вперед, и что русский народ веками изучает и осваивает новые земли. Ведь когда-то и на том месте, где теперь Москва, стояли такие же дремучие, заболоченные леса, как теперь на Амуре, но своим трудом и терпением народ обжил их для нынешних поколений. И вот потомки тех русских, пришедшие первыми на Дальний Восток, обживают редкие релки на берегах многоводного Амура.
Чуть свет Александр Николаевич сидел у стола, разбирал ящик с корой, камнями и образцами растений. Он прозанимался весь день. В доме Кузнецовых ему работалось хорошо. Наталья хлопотала по хозяйству и, словно понимая значение его труда, все делала тихо. Максимову это было приятно. Он еще глубже вникал в дело.
«Хорошо, что русские крестьяне обосновались по Амуру, – подумал он, закончив дело. – Где бы я занимался так в палатке или у гольдов!»
– Ну, что нашел у нас? – спросил Егор, воротясь домой.
Максимов показал кусок руды с прожелтью.
– Что же это? – спросил Федя.
– Золото, – ответил Максимов. – Вернее, порода, содержащая золото.
– А я уж и забыл про него, – ответил Кузнецов.
Он не желал выказать свое любопытство.
Егор взял камень, оглядел его со всех сторон и осторожно положил на стол.
– Россыпи должны быть на Додьге повсюду, – сказал ему Максимов, – поскольку в горах есть золотая руда.
Вечером собрались соседи. Заговорили про золото.
– Вот скажи, Александр Николаевич, велико ли у нас на речке богатство? – спросил Федюшка.
