торговли опиумом.
Он был участником большого восстания, после подавления которого бежал в Маньчжурию, а потом в Россию. В Китае ему приходилось слышать о русских разные мнения.
Поселившись на Амуре и познакомившись с русскими крестьянами, Николай понял, что китайцы как следует еще не знают русских.
Услыхав, что Максимов говорит по-китайски, Чжао не удивился. Он полагал, что ученый человек, который собирает травы, изучает рыб и животных, чертит карты, должен знать язык великого народа.
Не только о борьбе с болезнями, о прививках, о лекарственных растениях и составлении карт желал бы поговорить с русским ученым Чжао. Он прежде всего хотел бы расспросить о России. Чжао чувствовал, что у русских своя жизнь, отличная от китайской, хотя в то же время похожая на нее.
«У русских другое образование, другие знания. Мир един, и теми способами, которыми русские познают свою страну, – рассуждал Николай, – мы могли бы познать свою».
Он жалел, что большие города русских далеки от Амура. Но Николай надеялся, что со временем ему удастся выучиться говорить по-русски и что тогда он уедет далеко на запад, в Петербург, о котором он слыхал не раз. Здесь, в России, он думал, что с русскими надо тесней общаться, перенимать у них все полезное. А русским надо лучше знать Китай.
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ
Взрослому человеку трудно жить одному, без семьи. Сашка знал, что его соотечественники в этой стране женятся на гольдках или иных туземках из варварских племен, живут с ними, а когда накопят средства, бросают их без сожаления – что жалеть варваров! – и возвращаются на родину.
Братья Гао жили с гольдками. У Гао-младшего их было много, а у старшего и среднего братьев – по одной постоянной, да еще иногда брали они в лавку чужих жен или девок.
В прошлом году, собрав первый урожай, Сашка решил, что ему пора, наконец, жениться. Навсегда или на время – он еще не думал об этом. В хозяйстве, конечно, гольдка ничего не понимает. Научится – будет хозяйка. Сашка не хуже любой женщины умел сам делать все в доме.
Однажды осенью Сашка отправился к Кальдуке. Но зиму он решил не жить у братьев Гао. Теперь у него был свой дом.
Когда он вошел в фанзу Маленького, где-то в старом амбаре послышались крики ссорившихся женщин. Что-то басила Майога – жена Кальдуки. Она стала звать на помощь мужа. Кальдука выскочил из фанзы.
– Дура! Лодырь! Поганка! – взвизгнул он на кого-то. – Как смеешь не слушать мать!
Дверь распахнулась, и следом за ним в фанзу вошла растрепанная молодая женщина в грязном халате в заплатах. Она смутилась, завидя Сашку.
Это была Одака.
Все ее попрекали, Сашка это давно заметил. Она привыкла к побоям и упрямо молчала.
– Изобью тебя! Почему в амбаре не убралась? Ленивая дура! – орал Кальдука. – Вот лишний рот! Ничего не могу с ней поделать. Она на нас работать не хочет. Сидит и себе халат зашивает. Ты что, красавица? Дура ты! Ты вдова и никому не нужна! Когда ей что-нибудь надо, так она день и ночь работает. Сидит и шьет. Вот дура! А в амбаре не прибрано. А в очаге огонь гаснет. Мне самому, что ли, головешки мешать, когда в моем доме столько баб? Ах ты, дрянь! – Кальдука пнул ее ногой, ударил по спине, толкнул к очагу. – Убью!..
Этот добрый, вечно улыбающийся и любезный старичок был сущий зверь с Одакой, про которую жена Кальдуки каждый день говорила ему много плохого.
Одаке было очень обидно. Что ее били постоянно – не беда, она привыкла. Но зачем отец бьет при чужом человеке? Очень стыдно Одаке. Она хотела стать поопрятней, ее всегда ругали, что она как оборвыш. Так трудно старый халат латать!.. Она с большим искусством покрыла заплатами дыры. И даже этим не угодила отцу. И мать и он обиделись, что она чинила себе одежду.
Кальдука опять схватил палку. Но тут Сашка что-то сказал ему шутливо, да так весело, что Кальдука смутился, бросил палку.
Сашка очень тонко заметил, что на женщин надо не так действовать. «Если она чинила халат, то значит трудолюбива, – подумал он. – Ей надоело работать на стариков. Что бы она ни сделала, они ее бранят. Нет смысла в труде. А для себя – другое дело».
А Одака потому и заплаты на халат ставила, что Сашка должен был приехать, чтобы печь починить. Вся душа ее загорелась огнем, когда она услыхала, что он заступился за нее. Теперь, если бы Кальдука стал резать ее на куски, и то она все равно не бросила бы халата. Любой ценой она решила приодеться.
Сашка остался жить, сложил очаг.
«За нее дорого не возьмут, – думал он. – Она неумна, несчастна, им не нужна. Будет мне прекрасной женой. Она будет мне очень благодарна за то, что я спас ее».
Сашке нравилось, что она полна, подвижна, женственна, взоры ее быстры. Она иногда смотрит на него.
Он узнал, что торговцы никогда не брали ее к себе, что она с тех пор, как потеряла мужа, не была ни с одним мужчиной.
Прежде он опасался, не ленива ли она. История с починкой халата, которая так возмутила Кальдуку и Майогу, понята была Сашкой по-иному и втайне привела его в восторг.
«Конечно, она любит работать, но не умеет. Да и зачем ей работать? Вот на себя она будет работать. А я ее всему научу».
Сашка более не желал ждать. Он давно жалел Одаку. Еще прошлой зимой она тянула нарту вместе с собаками. Кальдука и Майога ездили тогда куда-то и запрягали Одаку. Снегу выпало много, и Одака всю дорогу помогала собакам. И на нее все смотрели, как на собаку. А Сашка подумал еще тогда: «Это драгоценность! Не беда, что Одака тянет нарту. Я не богаче ее, и я тоже, как ездовая собака, тружусь всю
