Кузнецовы вытащили лодку, разбили на песках балаган. Егор решил мыть золото.
Стояли жаркие и душные дни.
Егор и Васька побывали на всех ключах и всем речкам и заметным местам дали названия.
Гнилая протока забита гнилым плавником. Ключ Маристый бежал с мари, из болота. На Еловом ключе до самых верховьев стоял густой лес из толстых седых елей. Изредка попадались березняки. Там бежала речка Березовка.
Егор нашел золото в нескольких местах. Расчистили кусок тайги. Ударили шурф. На глубине двух аршин Егор напал на золотые пески.
Над колодцем поставили бадью с журавлем, чтобы поднимать пески и на том же журавле опускать их под берег на промывку.
– Вот мы с тобой и завели свой прииск, – сказал Ваське отец. – Теперь надо сбить бутарку, положить колотые бревна, катать пески тачкой. Видно по пескам, что россыпь идет под этот берег. Как мы с тобой по берегу ямки копали, так и она пошла сюда, под этот лес. Здесь самое содержание.
– Люди еще живы – палят, – говорил Тимошка.
Егор и тут, на прииске, желал устроить все хорошенько, основательно, чтобы не мыть кое-как, чтобы не бродить с лотком по пескам в поисках удачи.
Ваське нравилось здесь. Еловый лес, Еловый ключ, шумящая, веселая, прозрачная вода. Отец, перепачканный глиной, бросает гальку и пески, пускает воду, буторит их лопатой на деревянном желобе.
«Там уж золотника три есть», – думает Васька, глядя на выбоины в корыте.
От косы на берег через кустарники к колодцу протоптана дорожка. На песке белеет балаган. Вокруг – скалы. На скалах – еловый лес.
– Теперь тебя, Васька, все лето из тайги не выгонишь, – сказал как-то Егор. – А на релке хлеба растут наши. Поедем-ка поглядим. Без хлеба нам и золото не нужно.
Васька и сам соскучился по пашне. Ему захотелось посмотреть, дружно ли растут хлеба.
Работая подле отца на промывке, Васька привыкал к золоту, и оно уже не представлялось ему диковиной.
Распахнув оконце, Федор поглядывал в купленную у Бердышова подзорную трубу на далекий остров.
– Опять отдыхают, – с досадой молвил мужик.
– Ну-ка, – подошла Агафья, – шибче трубу раздвинь, а то не видно. Пропасть на них! Опять сидят покуривают. А вода-то подымается – не ждет…
У Барабанова на острове, наискось от селения, косили траву трое «соколинцев». Федор наблюдал за ними в подзорную трубу. Под вечер, когда бродяги пригнали плот с сеном, он сказал:
– Мало накосили.
– Да, видишь, сохнет еще. По холму-то дошло, а по бокам-то тень. Мы сегодня весь день перегребали.
– До полудня на бугре языками перегребали, а с полудня курили да легли, залезли за стог-то… А ты, Яков, на кочажнике рыбку бил хворостиной.
Бродяги переглянулись с суеверным страхом. Только сегодня был у них длинный разговор: как может хозяин узнавать, что делают они на острове?
– Вот хлеба-то и не будет вам сегодня, – сказал Федор. – Дай им сухариков.
Беглые каторжане, могучие и свирепые люди, стали не на шутку побаиваться Барабанова.
– Прости и помилуй, – кланялся Яков, седой и лысый мужик, клейменный еще в старые годы.
– Прости, отец!
– Ну, живо, – прикрикнул на них Федор, – на работу! Да не сидеть без дела!
Проводив бродяг, Федор пошел к Кузнецовым. Там уже сидел Тимошка Силин.
– Ты что на Додьгу повадился? – спросил Барабанов.
– Вон какого тайменя привезли на пирог, – показала бабка на корыто с тучной рыбиной.
– Говоришь, на Додьге глухарей много? – спросил Тимоха.
– Мно-о-го! – воскликнул Васька. – По мари идешь – все время дорогу перелетают.
– А тут тебе китаец коноплю привозил, – сказал Федор.
– А ты где такие бродни добыл?
– Тюменские! На баркасе… А вот тамбовские заместо кожаных подвязывают на рыбалку деревянные подошвы и босые ловят.
– Ну, а ты золото нашел? – не вытерпел Силин.
– Нашел, – ответил Егор Кузнецов. Он развернул платок и показал добычу.
– Самородки! – вскричал Федор и спросил с жадностью: – Есть россыпь?
Сердце его колыхнулось.
