разузнать хорошенько, что случилось. Он запахнул чепан, повязался кушаком, надвинул шапку и отвязал Саврасого от березы. «Ну-ка!» – тронул он коня и повалился в розвальни. Заворачивая, он заметил, что по кустарникам к нему близится какая-то тень.
Едва Егор отъехал от лавки, как из чернотала наперерез ему, прыгая по сугробам и оглядываясь по сторонам, подбежал гольд, повязанный платком. Егор с трудом узнал в нем Иванова тестя – Удогу.
– Батьго![41] – ласково кланялся старик. Важности у него как не бывало.
– Здорово, Григорий, – отозвался Егор, остановив коня.
Удога повел его к Кальдуке Маленькому. Фанза его была полна народу. Савоська что-то кричал, обращаясь ко всем присутствующим. Мать, бабушка и сестры Дельдики громко плакали.
– Беда, беда!.. – сказал Удога.
Гольды обступили Егора.
– Его девка пропала! – крикнул Савоська и ткнул в грудь Кальдуки.
По маленькому сухому лицу гольда текли слезы, скатываясь на кофту. Он подал Егору руку в медных кольцах и, кивнув головой, улыбнулся.
– Давай говори, – обратился Савоська к Кальдуке.
Но тот не находил сил и слов, чтобы толком рассказать о горе, а лишь кривил губы в жалкой улыбке, заискивая перед Егором.
– Гао-хунхуз, – хрипло заорал Савоська, – у него девчонку отобрал! – Он показал на Кальдуку, кивавшего головой в подтверждение Савоськиных слов. – В лавке ты был? – спросил он Егора.
– Был.
– Маленькую девку видел?
– Она еще совсем девочка. За этим стариком долг большой есть! Соболя нету, у него сынка нету, сам один охотник, – пояснил Савоська. – Вот сколько тут баба есть – все его бабы. Гао Да-пу в эту фанзу пришел, бил старика палкой, девчонку взял. Силком ее таскал в лавку, там черт его знай, что хочет делать.
Среди женщин послышались всхлипывания.
Дело было ясное. Егор понял: ему непременно надо пойти в лавку и заступиться за маленькую гольдку. Пока торговцы обманывали самого Егора, он еще терпел, но тут нельзя было не заступиться. Он поднялся, ощупал топор, поправил шапку, надел рукавицы и взял в руки кнут.
Савоська согласился пойти с Егором. Они вышли из фанзы и, пригибаясь от ветра, двинулись по направлению к лавке. Вскоре сквозь вой ветра и скрип деревьев до их слуха стали долетать пронзительные голоса торговцев.
– Ссорятся, что ль? – остановился Егор, не доходя до лавки.
– Нет, наш торговец всегда так кричи, он такой люди.
Егор велел Савоське зайти за лавку и ждать. Залаяли собаки. Егор дернул дверь. Она оказалась запертой. Он постучал. Оживленный разговор в лавке стих. Егор постучал сильнее.
– Отвори, хозяин! – проговорил Кузнецов.
– Это ты, Егор? – спросили из фанзы. – Чего надо?
Дверь приоткрылась, на пороге появился младший брат.
Торгаш поторопил Егора войти в лавку и плотно притворил дверь.
– Чего обратно пришел? – спросил с канов средний брат, запуская палочки в чашку с лапшой.
– Ночью домой не ходи, что ли, черта боиза твоя? – насмешливо спросил его Гао-младший.
Торговцы засмеялись. Они ужинали, сидя на канах. Насколько мог разглядеть Егор, маленькой гольдки между ними не было. «Что за чертовщина? Куда они ее девали? – подумал он. – С них всего станется», – и он насторожился.
– Шибко холодно? – спросил младший брат, глядя, как Кузнецов потер нос рукавицей.
– Холодновато, – ответил Егор, снял рукавицы, положил их на нары и сдвинул шапку на затылок, собираясь заговорить.
– Кушать хочешь? – предложил толстяк. – Лапша есть.
– Кушать мне некогда, – возразил Егор. – А я к тебе по делу, – обратился он к Гао Да-пу и присел подле него на кан.
Торговцы стихли. Тут Егор услыхал, что подле него, между стеной и глиняной кадушкой, кто-то шевелится. Он пригляделся. Из-за кадушки торчали детские ноги в стоптанной обуви. Маленькая гольдка спряталась от своих мучителей, только бы их не видеть.
– Это кто у тебя за кадушкой? – спросил Егор.
– Это? – Гао Да-пу вскочил с кана и, вытирая пальцы о кофту, подбежал к кадушке. – Это маленькая собака! – воскликнул он и стал ругать девочку.
– Слышь ты, – тронул его Егор. – Обожди-ка…
Но торговец долго еще кричал на девочку. Егор заметил, что Гао навеселе, от него разит водкой и чесноком.
– Ну, так вот, – заговорил Егор, когда Гао Да-пу, наконец, утих и снова занялся лапшой. – Давай-ка,
