тех, невинность которых скоро будет доказана вам!
– Бог видит, что меня обманули.
– Вскоре вы получите доказательство.
Колет молча и печально покачал головою.
В комнате водворилось молчание. Между тем снаружи ураган свирепствовал с двойной яростью. Завывания бури наполняли воздух стонущими звуками. После нескольких секунд молчания, во время которых трое собеседников бросали украдкой вокруг себя настороженные взгляды, Колет вдруг поднял голову и, проведя рукой по своему лбу, как бы желая отогнать какую-то неотвязчивую мысль, резко обратился к молодому человеку.
– Вы пойдете со мною?
– Конечно!
– Пойдемте тогда, мы и так довольно долго пробыли здесь!
Все это время молодая девушка не проронила ни одного звука, не сделала ни одного жеста; она только куталась в свой платок, чтобы заглушить рыдания. Между тем негритянка, воспользовавшись тем, что никто не обращает на нее внимания, бросилась в соседнюю комнату и заперлась там. Жозеф Колет, бросив кругом подозрительный взгляд, подошел к окну и, взяв висевший у него на шее серебряный свисток, продолжительно свистнул. Почти в ту же минуту раздался топот лошадей, и перед хижиной появилась дюжина кавалеристов с зажженными факелами.
Это были слуги Колета, душой и телом преданные своему господину.
Молодые люди вышли. Метис нес свою сестру на руках. Лошадь де Бирага оказалась привязанной к стволу акажу неизвестною рукой. Оба молодых человека сели в седла; плантатор усадил свою сестру, почти лишившуюся чувств, перед собою, – и кавалькада тронулась в путь.
Между тем ураган все еще не прекращался. Небо, изборожденное молнией, казалось, пылало огнем; страшные раскаты грома потрясали воздух; дождь лил целыми бочками, так что лошади шли по брюхо в воде. Буря гнула большие деревья, словно соломинки, вырывала с корнем и отбрасывала их далеко; словом, природа, казалось, была охвачена одною из тех катастроф, которые в несколько часов совершенно изменяют вид страны.
Всадники, лошади которых как будто обезумели, вихрем неслись, подобно легиону призраков.
Ночь была ужасная, все было разрушено, перевернуто.
Вдруг среди этого хаоса бури раздался ужасный крик мучительной агонии, какой человек испускает в минуту страшной смерти.
Вслед за тем поднялись неистовые вопли в горах, и при свете молнии, в нескольких шагах от дороги, наши всадники заметили бесновавшуюся толпу из сотни или более лиц, которые с непостижимою быстротою вертелись, производя какие-то странные жесты. Вдруг все исчезло.
– Вуду! Вуду! – вскричали объятые ужасом всадники.
– Вуду, что это значит? – спросил было де Бираг.
– Молчите, если вы только дорожите своей жизнью! – быстро проговорил Колет таким повелительным тоном, что молодой человек против воли замолчал, несмотря на свою храбрость, объятый инстинктивным ужасом.
Ураганы в тропических странах страшно сильны, но, к счастью, они при этом непродолжительны; иначе эти страны, так одаренные природой, были бы совершенно необитаемы. Несколько минут спустя буря совершенно прекратилась; на небе появилась луна и осветила своим дрожащим светом разоренную бурей местность. Между тем всадники продолжали также быстро ехать и к часу утра достигли наконец усадьбы Жозефа Колета, расположенной почти на полдороге между Порт-о-Пренсом и Леоганом.
В доме все уже спали; не виднелось ни одного огня; метис спрыгнул с лошади и, взяв на руки свою все еще бесчувственную сестру, проговорил, обращаясь к молодому человеку.
– Следуйте за мной, господин де Бираг!
– К вашим услугам, милостивый государь! – холодно ответил тот.
Оба прошли в комнату, где метис, положив сестру на диван, зажег свечи. Потом, обращаясь к де Бирагу, который все еще стоял, скрестив руки, надменно проговорил:
– Ожидаю, милостивый государь, ваших объяснений, которые я требовал от вас!
Молодой человек печально покачал головою.
– Милостивый государь, – отвечал он, – это объяснение должна дать единственно только ваша сестра; если же оно не удовлетворит вас, я всегда к вашим услугам!
Плантатор молча посмотрел на него, потом, повинуясь внезапному движению сердца, вдруг протянул руку со словами:
– Простите меня, друг мой! Но я так страдаю!
– И я так же! – растроганно отвечал де Бираг, крепко пожимая руку друга.
– Вы? – пробормотал Колет с изумлением.
– Подождите, – мягко возразил молодой человек, – объяснения, в котором, я уверен, ваша сестра не откажет вам.
– Хорошо, я подожду! Еще раз простите меня, мой друг!
С этими словами Колет позвонил; через несколько минут явилась молодая негритянка.
– Цидализа, – обратился к ней плантатор, – вашей госпоже сделалось дурно от грозы; помогите ей, а когда она придет в чувство, доложите мне! – И, сделав знак де Бирагу, плантатор перешел в соседнюю комнату, а молодая негритянка занялась своей госпожою.
IV. Флореаль-Аполлон
Жозеф Колет и де Бираг уже несколько времени сидели рядом друг с другом в комнате, куда они удалились. Всецело поглощенные своими мыслями, они не проронили еще ни одного слова, как вдруг дверь отворилась и вошел негр.
Это был Флореаль-Аполлон, но в каком ужасном виде! С одежды его текли целые ручьи воды, сапоги были покрыты грязью, а шпоры на каждом шагу оставляли кровавый след на паркете. Войдя в комнату, он бросил сбоку подозрительный взгляд на де Бирага и медленно, по обыкновению, направился к плантатору, который, встав при виде его с места и протягивая руку, с нежностью проговорил:
– Вот и вы, Флореаль! Добро пожаловать! Я с нетерпением жду вас, друг мой! Давно ли вы возвратились?
– Я возвратился за пять минут до вас; меня застала в дороге гроза.
– Оно и видно! Но откуда вы теперь?
– Из Гонаив, откуда я выехал в шесть часов вечера.
– А я уже начал беспокоиться о вас, друг мой!
– Правда, мое отсутствие было продолжительно; оно продлилось даже больше, чем я предполагал. Но мне хотелось добросовестно исполнить то поручение, которое вы имели честь мне дать! – проговорил Флореаль с легкой улыбкою.
– Благодарю вас, мой друг! – с жаром вскричал плантатор. – Вы неутомимы, когда дело идет о чем-либо приятном для меня.
– Но разве это не моя обязанность? Не связан ли я с вами узами вечной благодарности?
– Вы ничем мне не обязаны, Флореаль! Мы – молочные братья, мы воспитаны вместе, и, надеюсь, любим друг друга, что вполне естественно. Бог дал мне больше богатства, чем вам, но я пожелал восстановить равновесие и предложил вам пользоваться моим состоянием. Вот и все, ничего не может быть проще.
– Вам легко так говорить, Жозеф, потому что я обязан вам; но я знаю, что мне нужно думать о ваших благодеяниях!
– Право, вы придаете слишком большое значение тому, что мне кажется вполне естественным! – добродушно отвечал плантатор.
– То, что я говорю, справедливо. Я вам всем обязан, Жозеф!
– Не будем спорить, дорогой Флореаль, я хорошо знаю ваше упрямство.
Во все время этого разговора, столь дружественного по виду, в словах негра звучала скрытая ирония и горечь; но его молочный брат, ослепленный своей дружбой и привыкший, без сомнения, к его тону, не придавал этому большой важности.
