Спустились до тихой протоки и поставили парус. Федор понемногу подгребал.
– Сто-ой! – крикнули с берега.
Из высокой травы вышел усатый мужичок в шляпе и в пиджачке.
– Вернитесь! – сказал он. – На эту речку нет прохода! Мы вот сами оттеда еле живы свалились.
– Прошлый год люди там были, – ответил Егор, опуская веревку, так что парус заполоскался на ветру.
– А теперь там нет никого. Разбило две лодки и всех вынесло. Люди разошлись, – подкручивая темные усы, сказал мужичок.
– Что ты его слушаешь! – сказал Федя и налег на весла.
– Эй, я говорю не смей! – Усатый выхватил револьвер и выстрелил вверх.
– Я тебе… – Егор схватил ружье, спрыгнул в воду. Бултыхая сапогами по воде и гальке, он зашагал к берегу.
– Убери ружье! – сказал усатый Егору.
– Убери револьвер! – ответил Егор.
– Там никого больше нет, – сказал усатый. – Никто не моет.
Трава зашевелилась, и из нее вышел высокий бородатый человек в зимней шапке и с ружьем на плече.
– Я сказал – не смей ходить, и все! Дороги нет, – подтвердил усач.
– А кто ты такой?
– Мы от волостного управления поставлены старшиной, – сказал высокий в шапке.
– Каким старшиной? Тут нет старшин. А я иду к себе. У меня там дети моют.
– А как фамилия?
– Кузнецов.
– Как Кузнецов? С откудова будете?
– Из Уральского.
– Кузнецов! – удивленно сказал усач. – Это который правый берег открыл?.. – Он что-то тихо шепнул своему товарищу и, обратившись к Егору, добавил: – Пожалуйста, можете ехать!
Егор все еще не мог прийти в себя. Он шел, как домой, в свою избу, а дорогу ему заступили. Он подошел к усачу поближе.
– Здравия желаем! – гаркнул тот и взял под козырек. – Был когда-то Гаврюшкой. А теперь прозвали по усам – Таракан. Спрячусь в любую щель, – пошутил он. – Вы бы сразу себя назвали. Вас там все ждут. Ваш берег свободный, люди селятся на левый, на Силинский.
– Пожалуйте отобедать с нами тройной ушицы, – предложил бородач. – Кузнецовский берег слободный. Не спешите! – добродушно добавил он. – Никто не тронет вашу делянку.
Сели за уху.
– Как же ты знаешь, кого пустить, а кого не надо? Списки, что ль, у тебя? – спросил Егор.
– Я знаю всех в лицо… А кого забуду, поднесут пол-штофку – и спомню. А есть и списки.
– Ты и с нас хотел подношения?
– Что вы! Кто же Егора Кузнецова не знает… Но лучше бы вам придумать кличку, скажем «Пахарь» или «Стенька Разин». Тут место такое, что не надо бы зря называться. А за подношением я не гонюсь. Этого хватает.
– Но ведь и новые идут.
– Да, таких еще больше. Вот мы и поставлены от общества. Мы всех задерживаем, стараемся выведать, кто и откуда. Для желающих отказа нет, благодетели открыли прииск для народа – и мы это чувствуем от общества, да шпионов боимся. У нас ушица всегда наварена. Приглашаем, угощаем… Вот сделайте честь, кушайте еще. Человека сразу видно. Мы по описанию вас узнали, да и так заметно, что хозяин, шли за своим.
«Какое же общество его поставило? – подумал Егор. – Кто-то уже успел навести тут порядок?»
Федя сидел и думал о том, что брат еще не успел приехать на прииски, а уж характер выказал. Давно не видел он Егора таким задиристым. Правда, всем известно, что в первый год на Амуре он здорово подрался с бельговскими торгашами из-за гольдов. Мать говорила, что он вообще-то любил прежде драться, мол, выйдет на пруд зимой и улицу пробьет в народе.
– Судя по всему, общество нынче сошлось большое, – сказал Федя.
– Лодок еще немного прошло, – отвечал Гаврюшка. – Но нынче много народу нахлынет. Пока еще ни одного шпиона не попалось. Каторжных мы поворотили, не пускаем их на прииски, чтобы не марать честь… А сынки ваши тут, оба. Старший – Александр Егорыч – каленый такой, как чугун, ваш же сынок будет? Племянничком вам приходится? – быстро обратился он к Феде.
– Да, как же!
– Дела у них… Вас все ждут. Скоро выборы начнутся, власть надобно установить, чтобы были отводы участков и порядок.
