— Ну что? — спросила она.
— Юлиус свел господина Жейера в комнату верхнего этажа с окном во двор.
— Очень хорошо, малютка, а дальше?
— Я исполнила ваши приказания, крестная. Перед тем как лечь, господин Жейер спросил выпить чего- нибудь; Юлиус приготовил ему грог, или, вернее, грог-то приготовила я, так как вы приказали мне, а Юлиус отнес ему.
— Продолжай, девочка, до сих пор все отлично. Я довольна тобою. Что делает теперь Жейер?
— Положил свои револьверы на стол под рукой, он запер, как мог, дверь своей комнаты, с которой снят был замок, потом сбросил с себя платье, наиболее стеснявшее его, выпил грог до последней капли, завернулся в одеяло и легполуодетый напостель; теперь он спит глубоким сном.
— Браво, девочка! Все теперь?
— Да, все, крестная.
— Что делают слуги?
— Они караулят, сидя в кухне у огня, пьют и курят.
— Чтоб они не напились.
— Они обещали мне.
— Какая теперь погода? Все еще идет снег?
— Нет, крестная, перестал, и ветер стих, небо усеяно звездами, ночь светлая, но морозит сильнее.
— Ты говорила, надеюсь, слугам, чтоб они ни под каким видом не ложились спать?
— Говорила, крестная, они поочередно будут дремать на стуле.
— Отлично, постели себе постель в этом углу и ложись, девочка, но смотри не раздевайся совсем, а главное, не забудь запереть дверь.
— Разве вы опасаетесь чего-нибудь, крестная?
— В таком месте, где мы находимся, благоразумие велит постоянно быть настороже — нельзя знать, что может случиться с минуты на минуту, когда всего менее ожидаешь. Торопись лечь, девочка, я сейчас засну.
— Доброй ночи, крестная.
— Поцелуй меня, малютка, и спи хорошо. — Баронесса закрыла книгу, положила ее на стол и сомкнула глаза.
Девушка постлала себе в углу, заперла дверь изнутри, задула свечи и, как приказала ей баронесса, почти одетая бросилась на свою постель.
Комната освещалась только порой вспыхивающим в камельке пламенем; глубокое, ничем не нарушаемое безмолвие царствовало снаружи.
В доме все спало или казалось спящим.
Ночью в деревнях слышны то пение петуха в ранний час утра, то лай собак на луну, то бой церковных часов вдалеке — словом, смутные и необъяснимые звуки, изобличающие жизнь, которые производит человеческий рой, когда погружен в сон. Но в этой брошенной деревне, среди снежной пустыни, где не было живого существа нигде, кроме единственного дома, мертвая и мрачная тишина ложилась на душу тяжелым гнетом и походила на безмолвие могилы.
Так протекло несколько часов в полном спокойствии, однако часам к трем утра треск зажигательной спички раздался в комнате баронессы фон Штейнфельд.
— Вы нездоровы, крестная? — тотчас спросил с живейшим участием серебристый голосок маленькой Лилии.
— Вовсе нет, дитя, — ответила баронесса, зажигая одну за другою свечи канделябра, стоявшего на столе, — я выспалась и потому встану.
Лилия уже вскочила на ноги и совсем была одета.
— Помоги мне, — сказала ей баронесса. Молодая девушка повиновалась, потом помешала в камине, где огонь почти потух, но вскоре взвился кверху ярким пламенем.
— Сходи-ка в кухню посмотреть, что там делается, и скажи Иоганну, чтобы он дал лошадям овса.
Молодая девушка вышла, а баронесса, кончив одеваться, зябко закуталась в большую шаль.
— Уж успела вернуться? — сказала она входящей Лилии. — Как нашла ты наших караульных?
— В совершенном порядке, крестная, они спали поочередно и теперь вполне свежие.
— Знаешь ты, где комната господина Жейера?
— Знаю, крестная.
— Можно туда пройти так, чтобы не видали люди?
— Очень легко.
— Так веди меня.
— Без огня?
— Разумеется, разве недостаточно светло, чтобы пробраться?
— О! Конечно, луна так светит, как будто белый день.
— Пойдем скорее, нельзя терять времени.
Они вышли и стали красться по темным коридорам, словно две мышки, трусившие на поиски ужина.
Поднявшись на довольно крутую лестницу, они прошли длинный коридор, по обе стороны которого были двери, по большей части полурастворенные, и Лилия остановилась перед самой последней. Эта дверь была затворена, и за нею раздавалось громкое храпение.
— Наш приятель спит хорошо, — с насмешливою улыбкой заметила баронесса.
— О! Нечего опасаться, чтоб он проснулся, — возразила молодая девушка с серебристым смехом.
— Тише, — остановила ее баронесса, — войдем. Они толкнули дверь, но та не подавалась.
— Уж не заперся ли он? — с досадой сказала баронесса.
— Нет, крестная, замка нет в дверях. Он, должно быть, припер ее чем-нибудь изнутри, попробуем еще.
— Попробуем.
Они удвоили усилия, и на этот раз дверь подалась, сперва немного, а потом вдруг распахнулась настежь, и вместе с тем раздался громкий стук: это с грохотом упала на пол палка, которой Жейер припер дверь.
Обе женщины в испуге притаились в самом темном уголке коридора, сдерживая дыхание и прислушиваясь.
Но опасение их оказалось напрасным: глухой храп не умолкал. Должно быть, сон банкира был очень крепок, что он не проснулся при таком грохоте.
Совершенно успокоенные, обе женщины вернулись на цыпочках и вошли в комнату.
Банкир не позаботился завесить свое окно, и лучи месяца, тогда почти полного, свободно проникали в комнату, освещая ее ярким и вместе холодным, бело-голубоватым светом.
Жейер лег совсем одетый на приготовленную ему постель из соломы. Одеяло, в которое завернулся, он сбросил с себя, и под расстегнутым жилетом был виден широкий сафьяновый пояс.
Баронесса улыбнулась с довольным видом.
— Помоги мне, малютка, — сказала она Лилии.
— Что мне делать, крестная?
— Осторожно приподнять его за туловище.
— А если он проснется?
— Не проснется, скорее! — прибавила она резко.
Молодая девушка повиновалась. Жейер был широкоплеч и тучен, только с величайшим трудом удалось наконец девушке приподнять его.
Не теряя минуты, баронесса расстегнула пояс и спрятала его под шаль.
Лилия тихо опустила спящего на прежнее место, а тот не переставал храпеть.
— Все равно, — пробормотала резвушка, — этому почтенному господину теперь должен сниться странный сон.
В это время баронесса осматривала карманы пальто банкира, брошенного на стул; она овладела большим бумажником.
