– Какой же ты рыцарь? Из категории «пешая нога». Это смешно – такого урода называть «быстрая нога». Пешие буси очень мелкие, самый низкий разряд.
– У меня теперь есть фамилия... Только если вы сможете выхлопотать, чтобы мне приказали самому себя резать. А голову мне рубить уже нельзя.
– Нет, можно!
– Но этого не бывает! Только что возвели и наградили – и сразу чтобы убить...
– А зачем ты здесь, около иностранного трапа? Знаешь, что тебе может быть за это?
– Пусти, а то я тебя... Отойди...
– Не смеешь!
– Не могу ответить.
– Почему?
– Кто знает, тот молчит. Все несчастья изо рта...
– О-о!
На пристань подошел еще один отряд из лагеря. Вскоре всем позволили разойтись и смешаться с уходившими товарищами. Сначала слышался общий негромкий говор. Потом в многолюдном кружке грянули веселую:
Песня перебивала песню:
– Ты что сделал? – спросил Танака.
– Я слепой. Я не видел, кто стоит на трапе.
– А-а! Ясно! Ты слепой?
– Да.
– А корабль видишь? – спрашивал Танака.
– Да. Корабль вижу.
– Мы с тобой потом поговорим.
– Спасибо большое.
– А откуда ты знаешь картину, как разбойники распяли старуху на дереве?
– Это Укиё-э, Укиё-э, наши художники с дороги Токайдо, – ответил плотник. – Всем известно, они нас воспитывают.
– Очень ошибочное направление!
– Но я теперь слепой и дорогу к тебе не найду. Лучше сам приходи ко мне в мою сакайя. Поговорим об искусстве. А пока не мешай мне, уйди с дороги, а то я сослепу могу... ошибиться.
Танака не уходит. Ему даже очень удобно тут стоять, как будто ссорится с плотником, тем временем наблюдать. Он, Танака, очень зол на Путятина за кражу монаха. Теперь, наверно, увезут Точибана. А надо бы поймать! Шестьдесят два полицейских приготовлены и ходят тут под видом крестьян.
Путятин с Можайским, Елкиным, Семеновым и Пещуровым, с Ябадоо, чиновниками и переводчиками зашли перед отвалом в домик Хэйбея. Позвали молодого Сабуро из соседнего дома «У Горы».
– Вызван по моей рекомендации, – заявил ему Ябадоо, – как лучший рыбак! Знающий моря!
Этого молодого рыбака зимой избили в Доме молодежи по приказанию Ябадоо. Теперь по его же совету, как знатока моря, милостиво представляли послу России. Конечно, когда Путятин выслушает, то скажет: «Спасибо, Сабуро-сан!» – и даст подарок. Путятин сказал:
– Я ухожу на шхуне «Хэда» в Россию.
Елкин выложил на столик пачку карт заливов и морей, заснятых им самим за все эти месяцы. Пока его товарищи, офицеры и штурманы, волочились за японками и тратили жалованье от бакуфу на забавы и удовольствия, Петр Елкин ходил в шлюпочные походы, обошел все эти берега, делал описи и промеры. А на суше ходил с дружком японцем Пода по горам и собирал гербарий.
– Шхуна парусная, – продолжал Путятин, – выйдя из залива, я должен быстро уйти в океан, подальше от берегов.
– А-а!
– О-о!
Молодые японцы сразу все поняли. Путятин на парусной шхуне хочет быть недосягаемым для паровых судов врага, которые проходят в море, неподалеку от берега, и ждут его. Хочет знать, какие ветры дуют в эту пору и как ими воспользоваться!
Большая честь для рыбаков! Ветры в эти дни известны. Путятин обратился не к охраняющим чиновникам и не к ученым бонзам, а к тем, кто все знает, но молчит. В последний час перед уходом старый ро-эбису вспомнил про рыбаков. Пришел к Хэйбею, где висит его портрет. Позвали Сабуро, как лучшего. К самому нельзя войти, такая низкая, дымная лачуга, маленькая, как нора.
Опять происходят небывалые события.
