...Ябадоо встретил Александра смеясь.
– Не могу столковаться с Сайо... без переводчика, – сказал Александр. – Она так и не понимает меня.
Сайо засмеялась сзади.
– Да отец ли он тебе? – с оттенком досады спросил он.
– Да, отец, отец, – ответила Сайо по-русски.
Пришел японец и сказал, что в море виден черный корабль.
Через два часа американская шхуна «Кароляйн Фут» бросила якорь в бухте. Баркас подошел к ее борту.
– Александр Александрович! Как шхуна? – спросил адмирал у Колокольцова.
– Закончена осмолка, Евфимий Васильевич!
Колокольцов перешагнул на штормтрап и стал быстро подыматься наверх.
– Обшиваем медью и делаем спусковое устройство.
– Благодарю вас, Александр Александрович!
Глава 16
АМЕРИКА В ДЕРЕВНЕ ХЭДА
Уэкава Деничиро явился на «Кароляйн». Он в коротком синем мундире с желтыми погонами, которые пришиты не вдоль, а поперек плеча и похожи на золотые квадраты. Новая форма японского флота? Штаны светлые, льняные, но не накрахмаленные, как хакама, а тщательно выглаженные, и туфли с высоким каблуком, как у женщины. Сабля и пистолет нового образца. Япония перевооружается? Создаются войска европейского типа? Путятин удивился больше всех. До сих пор он полагал, что никакая европеизация не происходит в Японии без его совета. Мне они утерли нос! Адмирал сам с невольным уважением смотрел на Уэкава. Тот заговорил с Бардом по-английски.
– Пожалуйста, свидетельство. Навигационные документы. Ваше заявление.
Достал из кармана печать, обмакнул в коробку с сукном в красной краске и шлепнул на положенный перед ним на столе капитанской бумаге. И написал по-английски: «Permission to go ashore»[46].
Что делается! Боже мой! Американцы и в ус не дуют, довольны, но не показывают вида, привыкли, как и англичане, что во всем мире все говорят на их языке.
– Разрешается сойти на берег!
– Благодарим... Пожалуйста, виски... Разрешите, адмирал...
– За адмирала! За ваше здоровье, капитан!
Американцы выстроились в очередь. Деничиро, сидя за столом, выдавал на руки каждому «The list of disembarkation»[47]. Написано безукоризненно по-английски, кистью, но четко и аккуратно, словно напечатано в типографии: «Разрешается сход в порту Хэда, также прогулки на расстоянии две морских мили от места высадки».
Деничиро пожелал всего наилучшего, взял под козырек с кокардой, на которой изображены три цветка оой – герб шогуна, и вышел на палубу, где его ждали переводчик и полицейские.
Адмирал пригласил Уэкава на свой вельбот.
– Новая морская форма?
– Да, адмирал.
– Вы получили военный чин?
– Да, майора.
– Такого чина нет у моряков.
– Морской пехоты и береговой охраны, ваше превосходительство.
– Ясно. Поздравляю вас!
На берегу у причала двое полицейских в новой форме, но с красными погонами. Деничиро сам спроектировал эту форму, составил эскизы и отсылал на утверждение в Эдо. Шил русский портной из Кронштадта Иван Петров.
– Америка! Америка! – орут по всей деревне дети и мусмешки.
– Да у вас тут целая верфь, капитан! – воскликнул Вард, когда Степан Степанович привез американцев в ущелье Усигахора.
А мы еще сомневались, чему они обучают японцев! И могут ли! Американцы свободно ходят в Хэда! Японец в мундире дает «The list of disembarkation». У русских кораблестроительная верфь в Японии. Никаких запретов и полицейских грубостей. К адмиралу, его капитану с офицерами и американцам одинаково приветливы. Никто не ходит по следу. Чувствуется расположение крестьян. Никто не убегает и не прячется. Вард видит вблизи все, что его интересует, может идти, куда хочет, брать в руки инструменты, все трогать, говорить, переводчики к его услугам.
Три шхуны! Три, а не одна! Три стапеля. Плаз, как на хороших доках. Кузница. Шьют паруса. Вьют канаты. Гонят смолу. А где медники?
– Пожалуйте на шхуну «Хэда»! Медный двор – на другой стороне бухты, обнесен глухой изгородью, – объяснял Лесовский.
