— Как же быть в таком случае?
— Не беспокойтесь, это вовсе не так трудно устроить. Если мы сойдемся в условиях, как я надеюсь, я пошлю за деньгами ваших двух солдат: одного ко мне, на улицу Жилекьер, а другого — в гостиницу «Марбеф», к моему другу маркизу де Сабрану, которого имею честь вам представить.
Дубль-Эпе и граф дю Люк молча раскланялись.
— Эти солдаты, — продолжал капитан, — возвратятся в сопровождении нашего управляющего, который принесет нужную нам сумму. Как вам нравится этот план?
— Он будет превосходен, если внести некоторые изменения.
— Какие же, например?
— Да вот я нахожу совершенно излишним приказать им сюда возвращаться. Лучше мы сейчас же пойдем посмотрим лошадей, заключим наши условия, а затем немного погуляем.
— Отлично придумано! — одобрил капитан.
В эту минуту в комнату вошел Бонкорбо и, поклонившись Дубль-Эпе, молча остановился перед ним.
— Ну что? — спросил молодой человек. — Что тебе нужно?
— Капитан, я уже покормил лошадей.
— Хорошо, мы сейчас пойдем, вели оседлать.
Дубль-Эпе заплатил по счету трактирщику, щедро дал на водку гарсону, и они вчетвером вышли из залы. Дубль-Эпе указал графу и капитану лошадей, на которых им нужно было сесть, и все они во весь опор пустились по одной из боковых улиц, ведущей к Гулянью Королевы. Они мчались, не переводя духу, до самого аббатства Лоншан, там они остановились, сошли с лошадей и, поручив их Макромбишу и Бонкорбо, углубились в чащу леса.
— Слава Богу, — сказал Дубль-Эпе с довольной улыбкой, когда, достигнув небольшого холмика, он первый опустился на мягкую траву. — Здесь мы можем говорить, не боясь быть подслушанными.
— Мальчуган, ты меня просто пугаешь, — заметил, смеясь, капитан. — Morbleu! Неужели мы в такой страшной опасности, что ты счел нужным принять столько мер предосторожности? Говори скорей, в чем дело!
— Сейчас, крестный. Скажите только мне, не были вы вчера удивлены при виде так внезапно явившегося мессира Дефонкти?
— Признаюсь, я был не только удивлен, но и порядочно испуган.
— Вот как! Но вы ведь не знаете, крестный, кому были обязаны его приходом.
— Нет, не знаю, но очень желал бы знать, крестник, какого доброго приятеля я должен благодарить за этот сюрприз.
— Ну, так если хотите, я вам это скажу.
— Ты разве с ним знаком?
— Да, это один из обычных моих посетителей, прелестный молодой человек, которого и вы тоже хорошо знаете.
— Верно, граф Жак де Сент-Ирем?
— Вы сразу угадали. Я вам объясню все в двух словах. Вчера, в седьмом часу вечера, ко мне приехали шесть кавалеров в масках и две дамы и спросили верхнюю залу. Я провел их туда. Сначала я не обратил на них большого внимания, но, видя, что это люди богатые, приехавшие покутить, подал им меню из самых дорогих и, конечно, самых необыкновенных блюд. Вы знаете, что в этой комнате есть трапы и стол поднимается сам собой из нижнего этажа, так что гарсонам не нужно входить прислуживать. Эти господа и их дамы все сидели в масках, выжидая, пока я уйду, чтобы снять их, но вдруг у одной дамы маска упала. Как ни быстро
она наклонилась и снова надела ее, я узнал мадмуазель де Сент-Ирем. Около залы есть такой уголок, откуда можно отлично видеть и слышать все, что делается в зале. Я туда спрятался и все видел и слышал. Кавалеры были шевалье де Гиз, граф де Суассон, Анжели, королевский шут, епископ Люсонский, граф де Сент-Ирем и отец Жозеф дю Трамблэ, а дамы — мадмуазель Диана и герцогиня де Шеврез.
— Возможно ли! — вскричал граф.
— Я их сам видел, господин граф. Монсеньор епископ Люсонский и отец Жозеф вчера утром только приехали в Париж. Дела короля, по-видимому, плохи. В Лангедоке гугеноты возмутились, вооружились и под руководством герцога де Рогана перешли в наступление. Епископ Люсонский, метящий заменить полуумирающего Люиня, видит, что власть королевы-матери колеблется и что скоро он лишится этой поддержки, ему, следовательно, надо сделаться необходимым и спасти монархию. Тут ему отлично помог сатана. Дело вот в чем: вы думаете, что Клер-де-Люню удалось утащить у графа де Сент-Ирема бумаги, которые тот взял у покойного сержанта Ла Прери? Ошибаетесь. Граф и его сообщники сняли копии с этих бумаг, оригинал оставили у себя, а копии положили обратно в пакет, усыпив предварительно глупца Ла Прери.
Граф Оливье припомнил при этом, что действительно заметил, читая копию, некоторые ошибки, пустые сами по себе, но которые не мог сделать герцог де Роган, так как употреблял постоянно одни и те же шифры.
— Вот таким образом, — продолжал Дубль-Эпе, — епископ придумал сделаться необходимым. В Париже почти нет войска. Протестантов там очень много, и в данную минуту они могут поставить правительство в сильное затруднение. Одним словом, надо возбудить между ними волнение, подстрекнуть их к заговору, который грозил бы городу полным переходом во власть протестантов. Епископ Люсонский, боясь, чтобы шутка не приняла серьезных размеров, так как протестанты хорошо вооружены, придумал следующее: из бумаг, взятых у Ла Прери, он знает имена всех самых влиятельных протестантов в Париже, и все они будут захвачены, затем католики распределят между собой роли: одни будут протестантами, другие — католиками! Заговор вспыхнет. Всех протестантов, которые пойдут на удочку, заберут.
Граф де Суассон предупредит епископа Люсонского, обратятся к верноподданническим чувствам парижан, монсеньор Люсонский пойдет против мятежников, подвергнет опасности свою драгоценную жизнь и подавит мятеж. Его за это сделают кардиналом, граф де Суассон займет прежнее место при дворе, господин де Сент-Ирем, его сестра и герцогиня де Шеврез получат по триста тысяч ливров. Одним словом, комедия разыграется великолепно. Как вам кажется?
— Но это невозможно!
— Ошибаетесь, крестный! Поверьте, Дефонкти хитрая штука, так или иначе, а он добьется своего и разузнает все, что ему нужно, тем более что им руководит дьявольский ум Ришелье.
— Да, Дубль-Эпе, — сказал граф. — Человек, задумавший такое смелое дело и так хладнокровно изложивший его своим сообщникам, непременно гений! Я не стыжусь сознаться вам, господа, что я боюсь!
— Вы боитесь! — с изумлением вскричали авантюристы.
— Да, — задумчиво повторил Оливье. — Боюсь, потому что из толпы окружающих нас пигмеев встал гигант, который жаждет только одной власти. Я давно слежу за ним, у него все заранее рассчитано, и всякое человеческое чувство ему чуждо. Им кончается этот век и начинается новый. Мы, выросшие в старых законах, инстинктивно становимся его врагами, иначе и быть не может, он всех нас подавит собой.
— Полноте, граф, вы преувеличиваете! Епископ Люсонский далеко не гений. Он просто честолюбивый человек.
— Да, капитан, но честолюбив он не для себя, а для Франции. Взгляните повнимательнее вокруг: Генрих Четвертый, Людовик Тринадцатый и Мария Медичи постепенно привели Францию к бездне, в которую она непременно упадет, если ее не спасет железная рука, а этой железной рукой будет Ришелье. После его смерти Франция, не имеющая внутреннего единства, окруженная сильными державами, непременно останется твердой, объединенной, торжествующей.
— Э, граф! — отвечал, посмеиваясь, капитан. — Право, не надо нас изменять ни к лучшему, ни к худшему. Конечно, епископ Люсонский тем опаснее, чем он умнее, но что нам до того, что будет после нас! Теперь везде на первом плане золото и власть, они всем и везде отворяют двери. Будем жить настоящим, не станем слепо подставлять голову людям, которые первые над нами посмеются. Мы ведь не знаем, лучше или хуже нам будет после смерти? Будем же держаться земли. Утопии хороши, но ведь все герои и философы худо кончили.
