хижины угольщика, он свистнул. Из дверей показалась стройная фигура Клода Обрио.
— Ну что? — воскликнул паж, не дав ему сойти с лошади.
— Возвращаюсь с письмом в Монтобан, — сообщил запыхавшийся дю Тальи.
— От кого письмо?
— От герцога де Рогана к господину Делафорсу, кажется, очень важное; герцог наказывал мне беречь его.
— А! Давай!
— Но я чувствую веревку на шее.
— И еще сильнее почувствуешь, если не будешь мне повиноваться.
— Но…
— Давай, дурак! Получишь десять пистолей, и я отдам тебе письмо в целости.
Паж презрительно бросил ему деньги. Дю Тальи подал письмо. Обрио ушел в хижину и через четверть часа вышел оттуда.
— Бери твое письмо, — сказал он, — не стоило платить за него, оно самое пустое.
— Ну, уж в этом я не виноват! Теперь мне можно ехать, мад… милый друг Клод Обрио?
— Нет, постой! Вместе поедем.
— А ваш господин-то?
— Он послал меня с поручением, которое должно меня задержать три дня. Впрочем, тебе выгоднее ехать со мной; у меня есть бумага на свободный проезд через линии королевских войск.
— О, так я не отказываюсь!
— Знаешь ты прямую дорогу отсюда в Монтобан?
— А вы спешите?
— Очень.
— Не беспокойтесь; если у вас надежная лошадь и может безостановочно делать большие расстояния, мы завтра вечером будем на месте.
— Так едем!
Паж вскочил на лошадь, которую прятал в кустах, и на другой день после заката солнца они подъехали к линии королевских войск. Благодаря бумаге Клода Обрио их пропустили.
— Теперь слушай! — проговорил паж, когда они остановились на расстоянии ружейного выстрела от заставы Сент-Антонена. — Очень может быть, что тебе дадут еще письмо к герцогу де Рогану; не вози его туда, пока не покажешь мне, а то плохо тебе придется!
— О, не беспокойтесь! Все это слишком выгодно для меня; если война протянется месяца три, я сделаюсь богатым и вернусь к своему очагу с состоянием, нажитым в поте лица.
— Значит, решено?
— Клянусь честью!
Паж пожал плечами и отвернулся от Лабрюйера. Тот поехал в Монтобан, а Клод Обрио вернулся в лагерь и отправился прямо в Пикеко, где была главная квартира короля.
Отыскав дом епископа Люсонского, он постучался и спросил отца Жозефа, сделав при этом, вероятно, условный знак, потому что слуга почтительно поклонился и пропустил его.
ГЛАВА XVIII. Как протестанты доставили подкрепление в Монтобан
Отец Жозеф писал, когда к нему вошел Клод Обрио. Сейчас же оставив перо, он лукаво посмотрел на молодого человека.
— А! Это вы, дитя мое! Очень рад. Я не верил, когда мне о вас доложили.
— Отчего же, отец мой? — поинтересовался паж, слегка нахмурив брови.
— Да я и сам не знаю, почему… мы ведь давно с вами не виделись.
— Ведь мы условились видеться только при крайней необходимости, для сообщения чего-нибудь особенно важного, отец мой.
— Так, так, дитя мое! — продолжал тем же насмешливым тоном монах. — Следовательно, вы пришли сообщить мне особенно важное известие?
— Да, отец мой, если только вы расположены выслушать меня, в чем я сильно сомневаюсь по тому, как вы меня принимаете.
Монах вдруг выпрямился, точно ужаленный.
— Извините, дитя мое, — сказал он, — я очень занят. Вам неизвестно, может быть, что дела короля очень плохи.
— А если я пришел говорить с вами именно по этому поводу?
— О, в таком случае говорите скорей, дитя мое!
— Вы говорите, что дела короля плохи, отец мой? А я вам скажу, что дела протестантов еще хуже.
— Что вы!
— Да; у осажденных нет никаких припасов, нет войска; они просят помощи у единоверцев.
— Вы можете подтвердить это доказательствами?
— Да. Я их купил у человека, которому поручено было доставить их по назначению. Они мне дорого достались. Вот копия с подлинного письма герцога Делафорса к герцогу де Рогану.
Монах стал буквально пожирать письмо глазами.
— А! И им тоже очень плохо, — произнес он с непередаваемым выражением лица.
— Это еще не все, — прибавил паж. — Для одного этого я бы не загнал так свою лошадь.
— Что же еще?
— Прочтите вот это, другое письмо.
— Ого! — воскликнул монах, сверкая глазами. — Это что такое? Сознаюсь, я был неправ, говоря с вами так небрежно. Это очень важные известия. Вы действительно преданный подданный короля.
— Нет, ошибаетесь, отец мой! — вскричал паж, и лицо его исказилось. — Я только… существо, которое мстит за себя!
— Э, что нам до этого за дело, если ваша месть приносит пользу государству! — заключил со зловещей радостью монах. — Вы теперь можете просить у меня все что пожелаете.
— Благодарю и попрошу непременно. Теперь в ваших руках спасение королевской армии. Пользуйтесь. Если подкрепление, идущее к протестантам, будет уничтожено, осажденные принуждены будут сдаться; если же ему удастся войти в город…
— Тогда? — спросил монах.
— Ну, тогда вся ваша надежда на меня; я один могу сломить сопротивление мятежников и открыть королю городские ворота.
— А вы ведь хотели, помнится, отдать нам в руки графа дю Люка?
— И мог бы, вероятно, это сделать, но теперь уже не нужно.
— Отчего же?
— Да ведь во втором письме названы офицеры, которые поведут войско в Монтобан…
— Ах, да! Понимаю… де Бофор и дю Люк!.. Ну, ни одному из них не уйти живым, клянусь честью. Чего же вы хотите за такую услугу, дитя мое?
— Ничего!..
— О! Это слишком дорого!
— А я меньше не возьму. Когда я отдам вам в руки Монтобан, тогда мы и сочтемся, отец мой. Согласны?
— Приходится, так как вы требуете. Вы не раскаетесь в своем доверии к королю, дитя мое. Он щедро наградит вашу преданность.
— Благодарю вас и прощайте, отец мой.
— Уже уходите?
— Да, мне ведь надо скорей вернуться к моему благородному господину, графу дю Люку.
Молодой человек ушел. Монах не спускал с него глаз, пока за ним не затворилась дверь.
— Ну, это слишком смышленое орудие, — проговорил он, — которое всегда надо уничтожать, как только оно становится бесполезным. Пойду скорей к монсеньору епископу Люсон-скому!
Молодой человек мчался между тем, не останавливаясь, в Сент-Антонен и приехал без всякой помехи.
