перед нами.
Стали взбираться по ее крутому, скалистому склону. Лошади совсем выдохлись, добравшись до вершины.
В нескольких шагах, у самой дороги, стоял чистенький, белый домик с зелеными ставнями. У ворот было несколько телег; лошади ели овес из мешков; из окон слышались веселые восклицания извозчиков, остановившихся по дороге в Париж или из Парижа. Безграмотная вывеска объявляла, что в трактире Рассвет» и конный, и пеший могут получить все, что им нужно.
Всадники остановились и были радушно встречены толстым, веселым хозяином, мэтром Гогелю, и его гарсонами.
Извозчики в это время садились в свои телеги, собираясь ехать дальше.
Капитан, войдя с товарищами в опрятную залу, подозвал хозяина и заказал ему обед, прося поторопиться. Через час все было готово. Капитан между тем условился, чтобы Оливье назывался графом де Сен-Клером, Дубль-Эпе — маркизом де Ла Бланш-Ландом, а Клер-де-Люнь — шевалье дю Пон де Ларшем.
Обед им подали в комнате самого хозяина.
— Что же это значит? — полюбопытствовал капитан.
— Я не хотел, — объяснил хозяин, — чтобы такие хорошие господа сидели рядом с неучами, которые у меня беспрестанно бывают.
Его поблагодарили за внимание и в награду попросили отобедать вместе. Обед был отличный.
— У вас, должно быть, хорошо идут дела, — произнес с видимым равнодушием капитан.
— Не могу жаловаться, господа; но прежде было лучше. Мой отец устроил это заведение лет пятнадцать тому назад, и во время смут после того, как покойный Генрих Четвертый уехал из столицы, дела отца шли отлично. Теперь я живу главным образом посещениями придворных; если бы не они, мне пришлось бы запереть лавочку.
— Как! У вас бывают придворные? — удивился капитан. — Да ведь король, кажется, когда не живет в Париже, всегда уезжает в Сен-Жермен?
— Нет, — возразил, улыбаясь, трактирщик, — он иногда ездит и в Версаль.
— Parbleu! Любезный хозяин, я провинциал и не знаю, что делается в столице; скажите мне, пожалуйста, что это такое Версаль?
— Версаль, господин барон, — это старый, полуразрушенный дом, в который съезжаются для охот; король Людовик Тринадцатый особенно любит его.
— Вот как! А я и не знал. А далеко это отсюда?
— Да меньше двух миль.
— Скажите, пожалуйста!
— Но какая же вам выгода от того, что Версаль недалеко? — спросил Клер-де-Люнь.
— А вот видите ли: в Версале места немного; там едва размещаются человек восемь, остающихся при короле, а приезжает с ним всегда человек сорок.
— А! Понимаю. Так остальные обращаются к вам?
— Точно так, господин шевалье.
— Ну, так это успокаивает меня на ваш счет, хозяин.
— Очень вам благодарен, господин барон.
— Право, вы мне кажетесь таким славным человеком. Пью за ваше здоровье.
— И за ваше, господа! Кроме того, — продолжал он, — и охота часто бывает в этой стороне; ну, понимаете, придворные завтракают в лесу…
— Завтракают в лесу?
— Точно так, господин маркиз. Потом на обратном пути, проезжая у Трех Дорог, король посылает ко мне за вином для своих вельмож.
— Но эти случаи редки, конечно, хозяин?
— Очень редки, монсеньор. Зимой еще туда-сюда, а уж летом совсем плохо!
— Разве летом король не ездит в Версаль? — поинтересовался, улыбаясь, граф.
— Почти никогда, господин граф. Ведь его привлекает сюда охота.
— А здесь много дичи?
— О, множество! Вот и сегодня я был так счастлив! У меня останавливался граф де Шеврез. Вы его, верно, знаете, господин барон?
— В лицо нет, а слышал о нем много хорошего.
— Да, сударь, прекрасный вельможа. Он закусывал здесь, выпил стакан вина и сказал мне, что его величество собирается беспрестанно приезжать в Версаль на охоту.
— А! — хладнокровно заметил Клер-де-Люнь, — но его величество может передумать.
— Нет, господин шевалье, это невозможно. Вот подлинные слова графа де Шевреза: «Мэтр Гогелю, я долго не могу у вас оставаться; меня послали вперед приготовить все к приезду его величества; через пять дней король будет здесь».
— Ого! Ну, в таком случае сомнение невозможно, мэтр Гогелю. А долго король пробудет в Версале?
— Недели две, я думаю. Готовят большую охоту. Господин де Шеврез уже снял у меня комнату для себя и пятерых товарищей и заплатил за месяц вперед.
— Все это несомненные доказательства, мэтр Гогелю. Они выпили еще раз за его здоровье, и затем капитан Ватан совершенно забыл о его существовании. Он все из него выжал, что хотел. Около пяти часов они встали из-за стола, заплатили хозяину десять луидоров и умчались в Париж.
Без четверти семь они уже были в городе. За заставой они разъехались: Дубль-Эпе и Клер-де-Люнь поехали прямо, по берегу Сены, а капитан с графом повернули налево, сказав Дубль-Эпе, что вечером сойдутся у него.
— Что вы думаете о сегодняшнем дне, граф? — спросил капитан, когда они пришли к себе в «Единорог».
— О, мы не теряли времени даром! Узнали все, что нам было нужно, — отвечал Оливье.
— Теперь, — сказал капитан, — пойду посмотрю, что делают шалопаи, которых я навербовал; затем пройду в «Клинок шпаги» узнать, нет ли чего нового. До часу вы меня
застанете там, а после я буду ждать вас у Дубль-Эпе. А вы что намерены делать?
— Я немножко устал; останусь дома; но, во всяком случае, мы вечером увидимся.
— Так до свиданья, граф.
Капитан ушел, а граф велел Мишелю дать себе халат и сел к камину с тем, чтобы просидеть вечер дома.
Мишель подал ему на серебряном подносе письмо, обвязанное черным локоном.
— Кто это принес? — осведомился Оливье.
— Не знаю, граф.
— Как не знаешь? Да ведь не само же оно пришло!
— Вот что было, граф: позвонили, я пошел отворить; за дверью никого не было, только на замке висело это письмо на нитке.
— Странно! Ступай, Мишель; я позову тебя, когда будет надобно.
Граф прошелся раза два по комнате, не решаясь вскрыть письмо, потом остановился и сердито топнул ногой:
— Да неужели же я вечно буду без характера, без воли? Проклятая нерешительность!
Он машинально скомкал письмо в руке. Локон развернулся, и письмо открылось.
— Судьба! — произнес он. — Ну, пожалуй! Прочтем! Вот что там было написано:
