– Капитан-инженер флота Ямаока-сан. Или... Ах, кажется, я ошибся... кажется, Ямадо-сан.
В Японии очень ценятся дети. Ота-сан любит внука и говорит, что он самый лучший ребенок в Эдо; когда вырастет, то пригодится Японии. Ота-сан не уступает Ябадоо-сан в глубине человеческих чувств!
Колокольцов отправился на корвет, куда матросы только что перевезли его вещи с «Хэды». Александру Александровичу надо осмотреться, прежде чем завтра после сдачи «Хэды» переселяться совсем. Он без интереса раскрыл бумаги, разложил некоторые книги.
В дверь постучали.
– Ну что же, завтра обмен ратификаций? – спросил Римский-Корсаков. – Итак мы с вами, Александр Александрович, опять в дальнее плавание! Как говорится: два брата на медведя...
Глава 38
А ДВА СВОЯКА – ЗА КИСЕЛЬ
Харрис записал в дневнике: «...Мне доставили корову, и пожилая японка доит ее после нескольких преподанных мной уроков. Вчера и сегодня я с молоком и чувствую себя гораздо лучше. Показывал японцам, как пьется молоко, и объяснил, какие молочные продукты из него вырабатываются. Они были поражены и сказали, что это для них целое открытие, что я первый в истории Японии знакомлю их с пользой молока и мои уроки не забудутся никогда, вечно будут помниться, пока сохранится любовь к Америке».
Харрис велел приготовить тогу посланника, желая сделать сегодня официальный прием.
...Римский-Корсаков искренне рад. Постоянно встречаешься, и невольно является дружеское расположение.
У Харриса пухлое, мягкое лицо с высоким лбом, с пышными, словно взбитыми усами и бакенбардами, придающими ему выражение сытости и довольства. Персона солидная, ничего не скажешь! Но и остер, умен, да и дело знает. Пухленький подбородок, красивые маленькие губы и гордый взгляд. До старости миловиден и, конечно, заботится о себе весьма. Про таких, как он, провинциальные дамы у нас говорят: «душка», «пумпончик», «котик». Он и есть котик. Но не котик, а сытый кот, котище, довольный собой, раскормленный, у него сладкий взгляд. И эти щеки в пышных, словно взбитых бакенбардах что-то уж очень знакомое по нашим министерствам.
Откуда он выброшен сюда, из каких недр, таящих многочисленные компании прожигателей жизни? Сам говорит, что из Европы в Америку и обратно переплывал Атлантический океан много раз, жил в Англии и Франции.
Выражение лица его часто меняется. Он вдруг бывает обидчив и тогда словно хочет сказать: «Что? Как это вы обо мне понимаете, па-азвольте?» Глаза принимают злое выражение. Начинает нервно, брюзжа, но не теряя важности, доказывать, что-то, вроде того, что он посланник, а не консул, но что японские крючкотворы стоят на букве, уверяют, что по договору, заключенному Перри, обязались принимать только консулов, а не послов. Но обычно Харрис приветлив и любезничает, любит кутежи, смех, анекдоты, а тучная осанистая фигура трясется от восторга и самодовольства. При этом он все слышит и замечает, и, когда надо, они с Посьетом умеют сообщать друг другу что-то важное. Харрис бывает так мил, весел, радушен, что веришь, что он в Париже в самых дорогих ресторанах ходил в таком же расположении духа, в тоге посланника, от столика к столику, обнимая и целуя женщин и приводя в восторг публику.
Все бумаги были составлены и переданы друг другу. Письма написаны. Все проверено, и обо всем уговорились. Посьет сказал, что сегодня японцы прислали на корвет еще восемь ящиков подарков для Петербурга.
На прощанье Таунсенд Харрис сказал Воину Андреевичу:
– Так дайте мне слово не стать в Макао моим соперником, мой good-looking captain? Ха-ха-ха-ха-ха!.. Только при этом условии я даю вам мои наилучшие рекомендации.
Жали руки и обнимались.
– А вы со своим консулом в Хакодате оберегайте остров Хоккайдо от диких претензий гонконгских агрессоров! – говорил американец Посьету и попросил позволения на прощание поцеловать его.
Вечером Римский-Корсаков проверял записи в своем журнале, как в дар переданы орудия погибшего фрегата «Диана» японскому правительству.
«...Из них весной прошлого года шесть пушек взяли на шхуну «Хэда», когда она уходила из Японии на Камчатку. Вся остальная артиллерия сложена была рядами близ берега реки. Выстроены два караула, наш и японский. При передаче сказали несколько торжественных слов, подняли на мачтах флаги: наш и японский.
Пушки теперь принадлежат Японии. Они понимают, что орудия не новейшие, но еще не снятые с вооружения на всех западных флотах. Им все хорошо известно. Они очень нужны им».
Утро. Ветер свежий, с сильными порывами, малооблачно. Температура +10. На рейде рядом с «Оливуцей» японские военные корабли: «Хэда» и «Камидзаваката». В начале девятого часа поднят якорь, и на буксире японских лодок корвет стал выходить из бухты Симода.
Александр Колокольцов теперь уже не командует судном. Смотрит на знакомую крышу храма Гекусенди, как при свежем ветре с моря на ней заполаскивало огромное звездное полотнище. Опять думалось, что он
