— На голубую лисицу восточнее Гудзонова залива.
— А давно вы вернулись?
— Три недели назад… А что ты не спросишь меня о сестре?
— Могу ли я задавать вам вопросы, отец?
— Он прав, — вмешался дед, — ведь ты сам должен рассказать о нашей девочке.
— Ну что же, песня не долга, — сказал молодой охотник, засмеявшись. — Анжела, вероятно, пошла в гости к какой-нибудь подруге.
— Ошибаешься! Ее нет в деревне; она уехала.
— Уехала! — воскликнул Меткая Пуля с притворным удивлением.
— Да, — ответил дед добродушно, — и меня это очень огорчает; девушка была радостью и весельем всего нашего дома.
— И куда же она отправилась?
— Недалеко, к дяде Лагренэ, дней на пять пути, не больше.
— К переселенцу у Ветряной реки?
— Да. Жена у него заболела; он совсем один, вот он и приехал ко мне и стал просить к себе Анжелу погостить на несколько дней да походить за его женой. Ну, как-то совестно было отказать. Разве плохо я поступил?
— Отец, — ответил охотник почтительно, — не мне следует делать вам замечания.
— И все же говори прямо; я даю тебе на то позволение.
— Кажется, лучше было бы отказать; поселение дяди Лагренэ так уединенно, да и расположено оно на индейской земле.
— Да, да, ты прав, я поступил необдуманно. И сам не знаю, почему меня это тревожит. Завтра же я отправлюсь туда.
— Возьмите и меня с собой, отец.
— Нет. Зачем? Довольно и меня одного… Ваше здоровье, дорогой гость. Давно ли вы из Франции?
— Пью за ваше! — отвечал Оливье, чокаясь с ним стаканом. — Только два месяца здесь.
— О! Так недавно? Тогда расскажите же нам новости о нашей родине.
— С величайшим удовольствием.
— Вот видите ли, — заметил дед, — хоть правительство и продало нас англичанам, однако мы остались французами. Говорите же, мы слушаем. Что поделывает наш король?
— Во Франции нет больше короля.
— Возможно ли?! Нет короля! — воскликнули канадцы, ошеломленные. — Кто же управляет Францией?
— Республика.
— Республика! — повторили охотники, покачав головой. Все замолчали.
В эту минуту кто-то постучал в дверь. Меткая Пуля встал и отворил дверь. Вошел Храбрец.
— Милости просим, вождь, садитесь с нами за стол, — пригласил его дед.
Индеец отрицательно покачал головой.
— Я пришел к вам не затем, чтобы пить и есть, — сказал он печально.
— Тогда зачем же вы пришли? — спросил старик, нахмурившись.
— Затем, чтобы сообщить вам, что ваша дочь Вечерняя Роса похищена Томом Митчеллом, разбойником, и что надо ее спасти, если она еще жива, или отомстить за нее, если она убита!
ГЛАВА XIII. Здесь объясняется причина присутствия трех охотников в хижине Джорджа Клинтона
Страшное известие как громом поразило всех присутствующих.
Молчание продолжалось несколько минут. Наконец дед прервал его.
— Вождь, вы печальный вестник, — сказал онс горечью. — И кто вам сообщил такую ужасную весть?
— Может быть, вас обманули, — заметил отец.
— Дай Бог, чтобы это был обман! — прошептал Оливье. Вождь печально покачал головой и начал было:
— Вот как было дело… Но дед прервал его слова.
— Не стану слушать, пока вы не займете место у нашего очага и не отведаете нашего хлеба-соли. Мы друзья и родственники; это ужасное несчастье трогает всех нас.
— Это правда, — сказал индеец тихо.
С почтительным поклоном он сел между Оливье и Меткой Пулей.
— Ешьте и пейте, а после обеда мы будем держать общий совет.
Оливье с любопытством наблюдал за необыкновенными нравами; не понимал он хладнокровия и спокойствия этих людей, узнавших об ужасном несчастье, разразившемся над ними, и в глубине души обвинял их в черствости сердца.
Он не знал еще, что строгий индейский этикет предписывает в любой ситуации непременно сохранять внешнее спокойствие и выдержку. Только впоследствии он смог убедиться, что эти благородные сердца были жестоко уязвлены печалью.
Обед проходил в печальном молчании; собеседники не обменялись ни единым словом; они ели, как бы исполняя необходимую обязанность, от которой не могли и не хотели уклониться.
Недолго продолжался их обед, всего несколько минут. Вставая из-за стола, дедушка наклонился к Оливье и сказал с грустной улыбкой:
— Вы не в добрый час переступили порог нашего дома. Простите, если наше гостеприимство не кажется вам вполне радушным: неожиданное несчастье поразило нас.
— Вы удостоили меня чести, сказав, что принимаете меня за члена вашей семьи, — отвечал молодой человек поспешно, — позвольте же мне принять участие в вашем горе, которое гораздо ближе моему сердцу, чем вы думаете. Прошу вас, смотрите на меня как на брата Меткой Пули, моего искреннего друга.
— Благодарю, — отвечал старик, — я был неправ, обращаясь с вами, как с посторонним, тогда как вы действительно член нашей семьи.
— Вы мой второй сын, — подхватил отец Меткой Пули, — от вас у нас нет тайн.
— Теперь моя очередь благодарить вас, — ответил Оливье, чрезвычайно тронутый, — надеюсь доказать вам, что я достоин чести, которую вы мне оказываете.
Молчание длилось несколько минут, пока каждый не набил свою трубку и не раскурил ее; тогда по знаку деда все уселись вокруг стола перед камином, который теперь ярко горел.
— Вождь, — произнес дед, — настала минута объяснения. Наши уши открыты; с сердечным вниманием мы слушаем вас. Начинайте.
Вождь встал и с почтительным поклоном обвел глазами всех присутствующих. Лицо его было печально, но он собрался с духом, поднял голову и заговорил.
Но, несмотря на усилия казаться спокойным и говорить отчетливо, молодой индеец явно выказывал внутреннее волнение и говорил приглушенным и дрожащим голосом.
— Ваша родственница Лагренэ никогда не была опасно больна; ваша дочь Вечерняя Роса силой похищена разбойником Томом Митчеллом с фермы старика Лагренэ.
— Верны ли эти сведения? — спросил дед, сильно взволнованный.
— И сомнения никакого быть не может, поскольку это известие мне сообщил лесной охотник, на мнение которого я вполне могу положиться. Не прошло и часа, как он вернулся сюда.
— Он сам видел, как это происходило?
— Да, он видел, но другие его не видели. Воцарилось печальное молчание.
Никто из присутствующих не смел вмешиваться в разговор из чувства уважения к старику.
Несколько раз покачав головой, дед опять заговорил:
— Простите, если буду говорить с вами откровенно; вы нам родня, я видел, как вы родились на свет и всегда любил вас как друга.
— Отец мой очень милостив и знает мою преданность к нему, — ответил вождь почтительно.
— А между тем, повторяю, простите мне, что я прямо выскажу чувство, которое вы заставляете меня
