— Послушай, — сказал он пленнику, — я тебя не боюсь и сейчас покажу тебе это.

Быстрым, как молния, движением он схватил длинную прядь волос, висевшую за спиной вождя, и перерезал ее своим ножом.

— Теперь, — добавил он, ударяя его по лицу только что отрезанными волосами, — можешь уходить, негодяй. Ты свободен! Я слишком тебя презираю, чтобы подвергнуть другому наказанию, кроме того, которое ты получил сейчас… Отправляйся к твоему племени и расскажи своим друзьям, как белые мстят таким презренным врагам как ты.

При этом смертельном оскорблении черты лица индейца, искривившиеся от ярости, стали просто отвратительны. На минуту он точно окаменел от стыда и гнева, но сверхъестественным усилием поборол волнение и, схватив дона Луи за руку, приблизил свое лицо к его лицу, глухим голосом прошептал:

— Микскоатцин — знаменитый вождь. Пусть йори хорошенько запомнит его имя, потому что скоро он опять с ним свидится.

И, подпрыгнув, как тигр, он в одно мгновение скрылся из глаз.

— Стойте! — крикнул Луи своим друзьям, бросившимся было в погоню за индейцем. — Пускай он бежит… Что мне за дело до ненависти этого негодяя! Он ничего не сможет сделать.

Охотники неохотно вернулись назад и снова заняли свои места у огня.

— Гм! — добавил Луи после минутного молчания. — Я, может быть, сделал большую глупость.

Валентин посмотрел на него.

— Больше чем глупость, брат, — сказал он. — Ты поступил очень неблагоразумно… Берегись этого человека и помни, что в один «прекрасный» день он жестоко отомстит тебе.

— Ну, это еще вопрос, — беспечно проговорил граф. — С каких это пор ты стал так бояться индейцев, брат?

— С тех пор, как поближе их узнал, — холодно отвечал охотник. — Ты нанес этому человеку одно из тех оскорблений, которые требуют кровавой мести, и можешь быть уверен, что он сумеет заставить тебя об этом пожалеть.

— Э-э! Бог милостив! Пускай себе мстит сколько угодно!.. На этом разговор окончился, и охотники улеглись спать. С восходом солнца тронулись в путь и вечером, после крайне утомительного перехода по бесплодным пескам прерии, они достигли, наконец, пуэбло Сан-Хосе. Жители встретили их громкими криками радости, так как были убеждены, что чужестранцы не покинут их без того, чтобы не снабдить кое- какими предметами первой необходимости, которых они не имели возможности раздобыть иначе.

Пуэбло Сан-Хосе представляет собой перевалочный пункт для караванов, направляющихся из прерий в Сан-Франциско. Путешественники преодолели около ста восьмидесяти миль меньше чем в три недели, — с такой быстротой до сих пор не удавалось совершить путешествие еще ни одному каравану.

ГЛАВА IV. Объяснение друзей

Охотники загнали скотину в обширный корраль, а сами отправились искать себе пристанища в месон, хозяин которого, вылитый портрет знаменитого рыцаря Дон Кихота Ламанчского, принял их очень любезно. После такого тяжелого и утомительного путешествия охотникам доставила большую радость возможность провести ночь не под открытым небом и хоть на несколько часов оказаться не в пустыне, а среди подобных себе людей, хотя и в жалкой деревушке.

Дон Луи и Валентин поместились в одном кварто, а дон Корнелио и Курумилла выбрали для себя кварто как раз напротив. После сытного ужина все поспешили разойтись по своим комнатам отдохнуть после перенесенных трудов и лишений.

Дон Луи, прежде чем лечь на скамью, покрытую бычьей кожей, должную служить ему постелью, подошел к Валентину, который, полуразвалившись на бутаке54, курил сигаретку, выпуская кольцами голубоватый дым.

— О чем ты задумался? — спросил он друга, облокачиваясь о спинку бутаки.

— Я думаю о тебе, — отвечал Валентин, повертываясь к нему с улыбкой.

— Обо мне?

— Да. О чем же другом могу я думать теперь, как не о том, чтобы видеть тебя счастливым?

Граф опустил глаза и вздохнул:

— Это невозможно. Валентин посмотрел на него.

— Невозможно! — повторил он. — О-о! Неужели дело дошло до этого? Давай-ка подумаем, нельзя ли что-нибудь сделать?

— Ты прав! Теперь как раз настало время. Потолкуем по душам.

Граф притянул к себе бутаку, сел перед Валентином, взял сигару из портсигара, который протянул ему молочный брат, и закурил.

Охотник внимательно следил за всеми его движениями и, когда граф, наконец, уселся удобно, коротко сказал ему:

— Говори.

— Увы! Рассказ о моей жизни не заключает в себе ничего особенно интересного. Она похожа на жизнь всех искателей приключений. То богатый, то бедный, я бродил с места на место… Я исходил всю Мексику вдоль и поперек, таская постоянно с собой, точно цепи каторжника, воспоминание об утерянном счастье. Одно время, или, лучше сказать, одну минуту мне казалось, что для меня еще не все потеряно, что я сумею завоевать прежнее положение в обществе. Я отправился в Сан-Франциско, в это Эльдорадо, о котором стоустая молва рассказывала столько чудес. Там я смешался с толпой жадных и необузданных авантюристов, жизнь которых была сплошной оргией, а золото — единственной страстью. Там я прожил несколько месяцев и был свидетелем самых необыкновенных метаморфоз. Я видел, как создавались и неожиданно становились прахом колоссальные состояния и, погрузившись в эту бездну, я тоже стал требовать у судьбы мою долю лихорадочных радостей и опьяняющих волнений. Но мне не везло, мне ничто не удавалось. Я перепробовал все, что только было возможно, и что бы я ни задумывал, какое бы дело ни начинал, несчастье всюду преследовало меня, как неумолимый рок, и я, буквально, только что не умирал с голоду… Кем только я не был!.. Одно время я был даже носильщиком, но все мои усилия не привели ни к чему… Я погибал в этом новом Вавилоне, где царило отребье цивилизованного общества, преследовавшее только одну цель — наживу… Там одни разоряли других, чтобы на этих развалинах соорудить себе пьедестал из слитков золота и затем сейчас же потерять его. Наконец, мне опротивела эта жизнь среди крови, грязи, лохмотьев и золота, и я уехал разочарованный, решившись сделаться погонщиком. Не правда ли, какое благородное занятие для графа де Пребуа, предки которого участвовали в трех Крестовых походах! — добавил он с горьким смехом. — Но я знавал генералов, которые зарабатывали себе на хлеб чисткой сапог, и маркизов, служивших гарсонами в кафе, поэтому, значит, и я мог, не унижая своего достоинства, сделаться скотопромышленником. Кроме того, у меня была еще и другая цель при выборе этой профессии. С самого моего приезда в Северную Америку я искал тебя и надеялся, что, в конце концов, непременно найду. Сегодня счастье мне улыбнулось, как видишь. Я или, лучше сказать, ты нашел меня. Вот все, что я хотел рассказать. Теперь ты знаешь о моей жизни ровно столько же, сколько и я сам. Не спрашивай у меня ничего больше.

Последние слова граф произнес сухим, отрывистым тоном и, откинувшись на спинку бутаки, опять закурил свою сигару, успевшую уже потухнуть. Скрестив на груди руки, он, по-видимому, твердо решил не говорить больше ни слова.

Валентин долго смотрел на своего друга, по временам покачивая головой и с неудовольствием хмуря брови.

Наконец, он решился возобновить прерванную беседу.

— Гм! — проговорил он. — Я теперь знаю, как ты жил здесь все это время, согласен… Судя по твоему рассказу, тебе не пришлось пережить ничего необычного, и поэтому ты, по-моему, не имеешь никакого права жаловаться.

— Я и не жалуюсь, — перебил его граф, — я только констатирую факты, вот и все.

— Совершенно верно, — сказал Валентин, — но из всего того, что ты мне рассказал, для меня остается неясным один пункт.

— Какой?

— Ты рассказал мне все о том, что ты тут делаешь, это правда. Но как бы ни была велика связывающая нас братская дружба, она не может, по моему мнению, служить достаточным основанием для того, чтобы

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату