мое мнение.
— Граф не давал нам о себе никаких известий со времени отъезда; быть может, его и в живых-то давно уже нет!
— Если бы он умер, я знала бы это, — возразила девушка со странной улыбкой, — нет, он жив, я убеждена, и скоро будет здесь.
Асиендадо встал и в волнении заходил по комнате.
— Безумство! — бормотал он про себя. — Какое безумство! Вдруг он остановился перед дочерью.
— Вы решительно не хотите ехать со мной? — спросил он с закипающим гневом.
— Не настаивайте, сеньор, все будет напрасно; я отвечу вашими же словами: мое решение неизменно.
— Очень хорошо! — вскричал он, стиснув зубы. — Пусть будет по-вашему. Вам одной и быть в ответе за такое упорство; я умываю руки, раз ничем не смог вас убедить.
— Уповаю на благость Божию, сеньор; Он не оставит нас, я уверена.
— Да, да, полагайтесь на вмешательство свыше и будьте счастливы. Вы ангел, Бог обязан помочь вам; мне же, — прибавил он, посмеиваясь, — мне, великому грешнику, надо рассчитывать на более действенные средства к спасению. Итак, я еду сию же секунду. Прощайте, дочь моя; прощайте, донья Линда, прощайте и вы, отец капеллан. Молитесь Богу, вы ведь возлагаете на него такое упование. Что касается меря, то я удираю, прощайте!
Он нервно захохотал и опрометью бросился прочь из комнаты, оставив находившихся там трех особ в ужасе от его богохульства, но чувствовавших облегчение оттого, что они избавились от его присутствия.
Не теряя ни минуты, дон Хесус приступил к исполнению своего позорного намерения. Какое дело было ему, что он погубит дочь, к которой втайне питал враждебное чувство. Лишь бы спастись самому и сберечь и свои сокровища, успев спрятать их в безопасное место.
По выходе из комнаты доньи Флоры асиендадо наскоро завершил приготовления к отъезду. Подгоняемый страхом, он заставил с такой лихорадочной поспешностью трудиться пеонов и слуг, без устали работавших под его надзором, что менее чем за полчаса навьючили мулов — все самое драгоценное давно уложили — и дон Хесус был готов отправиться в путь.
При тридцати мулах находилось около сотни хорошо вооруженных пеонов и слуг, что составляло достаточное прикрытие и для асиендадо. Он бросил взгляд сожаления на то, что был вынужден бросить, радостный взгляд на то, что увозил с собой, и вскочил в седло.
К нему с поклоном подошел мажордом.
— Извините, сеньор, — сказал он, — разве сеньориты не предупреждены?
— Они не едут, — грубо сказал асиендадо, — не хотят оставлять дом.
Мажордом вновь поклонился и сделал шаг назад.
— Ну же, скорее на лошадь, ньо Гальего, нельзя попусту мешкать. Станьте во главе каравана, и в путь, мы и так потеряли слишком много времени, — с нетерпением заключил асиендадо.
— Простите, сеньор, — холодно ответил мажордом, — мне долг велит не бросать того, что было вверено моему надзору; ваши собственные выгоды требуют, чтобы я остался здесь.
— Да разве ты хочешь, чтобы тебя зарезали, несчастный? — в волнении вскричал дон Хесус, бросая вокруг растерянные взгляды.
— Едет ли с вашим превосходительством сеньорита донья Флора?
— Я же сказал, что нет, пропасть тебя возьми, тысячу раз нет! Она не хочет, упрямица!
— Тогда я остаюсь при своей госпоже, чтобы охранять ее или умереть, защищая.
— Сумасшедший, только и добьешься, что тебя прирежут, как собаку!
— Что Богу угодно, то и будет.
— Бог! Бог! — пробормотал про себя асиендадо с глухой яростью. — Эти скоты только одно и твердят. Делай как знаешь, дурак, — презрительно обратился он к мажордому, — уместная преданность, нечего сказать! Вот увидишь, что этим выиграешь!
— Никогда не раскаиваешься, если исполняешь свой долг, что бы ни случилось; да хранит вас Господь, сеньор!
— Господь или сатана! — дон Хесус от ярости чуть не скрежетал зубами. — Эй вы, там, трогайте! И гоните что есть мочи! Клянусь, прострелю голову первому, кто замешкается!
Весь караван двинулся разом, словно ураган пронесся в ворота и быстро удалился от асиенды по направлению к Панаме.
Ньо Гальего стоял, прислонившись плечом к косяку двери, и хладнокровно крутил между пальцев пахитоску; презрительным и насмешливым взглядом провожал он караван, пока было возможно; но когда тот скрылся вдали за бесчисленными изгибами дороги, мажордом повел плечами и пробормотал сквозь зубы:
— Мой благородный господин дон Хесус Ордоньес де Сильва-и-Кастро богат и знатен. Но за все его богатства не хотел бы я, ничтожный червь, сделать то, что он совершает в эту минуту. Честное слово, только последний негодяй и подлый трус способен из-за горсти золота бросить дочь в такой опасности. Тьфу! — заключил ньо Гальего с отвращением. — Тошно подумать!
Он взял огниво, высек огонь, закурил пахитоску и, окутавшись облаком дыма, пытливым взглядом стал всматриваться вдаль.
День клонился к вечеру, шел пятый час; лучи солнца, утратив прежнюю жгучесть, падали на землю все более и более полого, легкий ветерок, пробегая по кудрявым вершинам деревьев, освежал атмосферу, накалившуюся в течение дня.
Природа представляла обаятельное зрелище безмятежной тишины и чудесного покоя; птицы порхали с ветки на ветку, весело оглашая воздух бойкими и мелодичными трелями; звери, чью породу нельзя было определить с точностью, рыскали в высокой траве, волновавшейся от их стремительного бега; у берега реки, по шею погрузившись в тину, играли кайманы, испуская пронзительные крики, порой похожие на человеческие; словом, все дышало весельем, спокойствием и полной беззаботностью.
Вдруг мажордом, который зорко и не отрывая глаз наблюдал за горизонтом, заметил маленькое, но густое облако пыли со стороны моря; облачко быстро росло и вскоре стало посверкивать крошечными искорками. Потом пыльная завеса разорвалась и открыла довольно многочисленный отряд; спустя немного времени он уже стал явственно виден и распался на две неравные части: первая состояла из человек шести верхами, которые продолжали скакать во весь опор к асиенде; другая, из одних пеших, оставалась позади всадников, так что с каждой минутой отделявшее их расстояние увеличивалось.
— Кто бы это мог ехать? — шепотом сказал себе мажордом. — Видно, беглецы! Бедные люди, не отправиться ли мне к ним навстречу? Впрочем, нет, — почти немедленно возразил сам себе ньо Гальего, — пусть лучше они сюда придут, если ищут убежища; мы их примем как только сумеем.
При этом философском и в то же время доброжелательном рассуждении почтенный мажордом не только не запер ворот, но, напротив, распахнул обе половины настежь, потом стал на прежнее свое место, прислонился к косяку и курил пахитоску в ожидании, что сделают незнакомые путники, которые с каждой минутой все приближались; он твердо решил сообразоваться в своих действиях с их поведением.
Было видно, что всадники очень торопятся добраться до асиенды; вскоре они достигли подножия пригорка, на вершине которого стояла асиенда, и, не замедляя бега лошадей, поднялись по отлогому склону до обширной площадки перед воротами.
Ньо Гальего вскрикнул от радости. Среди прибывших он узнал графа дона Фернандо де Кастель- Морено, который ехал в нескольких шагах впереди остальных.
Граф сдержал свое слово и явился в назначенный им час, вечером третьего дня.
Его свита состояла всего из пяти человек в истерзанном виде, с пятнами крови на порванной одежде, которая явно свидетельствовала, что недавно они храбро исполнили свой долг в жестокой схватке; некоторые из них, в том числе и сам граф, были ранены.
С радушным усердием бросился ньо Гальего навстречу к приезжающим.
— Вы ранены, ваше сиятельство! — озабочено воскликнул он.
— Сущий вздор, — молодой человек рассмеялся, — это царапина, которая уже зажила.
— Видать, жаркое было дело?
