трусов, уверяю вас; боеприпасов у нас в изобилии, провизии тоже; этот дом не так уж открыт, как вы полагаете; скоро вы удостоверитесь в этом на собственном опыте, если попробуете взять его. Вспомните, какой урон вы уже понесли, взвесьте все это хорошенько, прежде чем возобновите враждебные действия. Вот что я вам скажу: хотя вы зачинщик, хотя я не признаю законности вашего указа^; поскольку, благодарение Богу, я подданный короля не испанского, а французского, я согласен, повторяю, не сдаваться, но пойти на соглашение, и это — из одного лишь уважения к вам.
— Поясните, капитан.
— Я обязуюсь не нападать на вас первым и оставаться нейтральным за чертой боевой линии до трех часов пополудни; если до той поры не случится ничего благоприятного ни для вас, ни для меня, мы возобновим бой и положимся на решение свыше. Разумеется, вы останетесь на своей позиции, как я останусь на своей. Дон Рамон покачал головой.
— И ничего более вы не можете предложить мне?
— Ничего, сеньор… впрочем, прибавлю одно слово.
— Говорите, капитан.
— У меня здесь дамы, которые по доброй воле отдались в мои руки, я оставляю их у себя как заложниц; со временем вы, конечно, оцените всю важность этого факта.
— Как! Вы осмелились…
— У меня не было никакой надобности осмеливаться! Клянусь вам честью, что дамы эти пришли сюда по собственному побуждению, и я, напротив, сделал все от меня зависящее, чтобы уговорить их удалиться.
— Верю вам, капитан, я не сомневаюсь в вашей чести.
— Должен прибавить с сожалением, сеньор, что в числе моих заложниц находится и донья Линда, ваша дочь.
— Моя дочь?! — вскричал губернатор, остолбенев. — О! Только этого несчастья еще недоставало!
— Простите меня, Отец! — воскликнула девушка, внезапно появившись и падая к ногам отца. — Простите меня, ведь я хотела спасти моего избавителя!
Дон Рамон, бледный как смерть, устремил на нее грозный взгляд и так сильно оттолкнул дочь от себя, что она чуть не упала навзничь.
— Что надо этой женщине? — произнес он хриплым голосом. — Я ее не знаю!
— Отец!
— Будь проклята, презренная тварь без стыда и чести, изменяющая своему отечеству ради воров и грабителей! Прочь! Знать тебя не желаю, говорю тебе! — крикнул он громовым голосом.
И не обращая больше внимания на донью Линду, которая лежала в обмороке у его ног, он решительно объявил:
— Завязывайте мне глаза! Теперь, капитан Лоран, между нами — поединок не на жизнь, а на смерть. Прощайте!
Через пять минут перестрелка возобновилась с необычайным ожесточением. Спустя час испанцы перелезали через забор под градом пуль и ринулись очертя голову на флибустьеров, которых уже одолевали; несмотря на их отчаянное сопротивление, ничто не могло удержать яростный натиск испанцев, во главе которых находился дон Рамон, воодушевляя солдат своим примером.
Боевая линия постепенно сжималась вокруг дома, который, подобно грозному Синаю, был окружен вспышками огня и клубами дыма.
ГЛАВА XIX. Как флибустьеры вышли победителями и взяли Панаму
Монбар продолжал идти так быстро, как только было возможно, пока наконец не достиг очень густого леса, в который углубился без колебаний. Вскоре дорога стала так плоха, что авантюристы были вынуждены пролагать себе путь топорами, и действительно, понадобилась вся неодолимая энергия этих железных людей, чтобы не отступить, встречая на каждом шагу бесконечные затруднения и преграды.
Марш по лесу, в котором было едва три мили, отнял целый день.
Вечером кое-как расположились биваком и легли вповалку, даже не перекусив. Монбар подозревал, что испанский лагерь находится где-то поблизости, и запретил разводить огонь, чтобы не выдать своего приближения; единственное, что он позволил своим людям в виде утешения, — это закурить.
На другое утро, чуть занялся рассвет, был отдан приказ выступить. Снова двинулись в путь.
К полудню авантюристы взошли на вершину горы, откуда увидели наконец испанское войско, которое с таким упорством преследовали и которое никак не могли уловить.
Войско это, в три тысячи человек, шло в образцовом порядке; яркие камзолы пехотинцев и кавалеристов блестели и переливались вжарких лучах солнца. Судя по всему, испанцы были преисполнены воинственного пыла.
Флибустьеры испустили скорее рев, чем крики радости, при виде всего этого войска и уже готовы были ринуться на него, но Монбар удержал их. Знаменитый предводитель Береговых братьев понимал, что минута решительного боя еще впереди, и не хотел излишней поспешностью поставить под сомнение успех экспедиции. Он приказал тотчас разбить лагерь; втакой поздний час дня он не хотел завязывать сражения — лучше было дождаться следующего утра и начать его на рассвете.
Однако, чтобы дать испанцам ясно понять о своей решимости не отступать ни на шаг, он велел распустить знамена, бить в барабаны и трубить в горны, как бы в знак вызова.
Испанцы не замедлили ответить тем же и со своей стороны стали на биваках на расстоянии пушечного выстрела от авантюристов.
При заходе солнца Монбар удвоил число часовых, выставил патрули и велел несколько раз бить тревогу, чтобы его войско было настороже, но флибустьеры так радовались предстоящему бою, что застать их врасплох было бы невозможно, а поскольку разводить огни запрещалось и теперь, то им ничего не оставалось делать, как запустить зубы в еще остававшиеся у них куски сырой говядины и предаться отдыху.
Часам к десяти вечера Хосе, пробравшись с риском для жизни между испанскими постами, прибыл в стан авантюристов и велел немедленно отвести себя к Монбару.
Знаменитый авантюрист, изнемогая от усталости, лег, завернувшись в плащ, на кучу сухих листьев маиса, с трудом набранных солдатами, чтобы устроить нечто вроде постели. Он уже засыпал в ту минуту, когда в палатку вошел Хосе, однако сейчас же открыл глаза и встал.
— Ну, что нового? — спросил он.
— Много нового, — ответил вождь.
— Сколько человек в отряде, который стоит перед нами?
— Три тысячи под командой генерала Альбасейте.
— Далеко мы от Панамы?
— В двух милях.
— Приведен ли город в готовность к обороне?
— В определенной степени: из мешков с мукой устроили зубчатые редуты, хорошо вооруженные артиллерией, починили городскую стену и подготовили несколько засад; но не тревожьтесь, ваша задача — только одолеть войско, которое находится перед вами, я же ручаюсь, что введу вас в город так, что вы даже сабель не обнажите, в нем почти совсем нет защитников.
— Как же так? А где же войско?
— Войско рассеяно повсюду. Я не знаю, что за ослепление напало на испанцев, но достоверно то, что они разбросали своих солдат по всем направлениям для защиты деревень и городков на морском побережье; самая значительная сила теперь перед вами, да и то генерал Альбасейте силой завербовал даже кордильерских да августинских монахов, и Бог знает кого еще!
— Это хорошие вести!
— Очень хорошие, но мне остается еще сообщить дурные.
— Гм! Посмотрим… — промолвил Монбар, нахмурив брови.
— Курьер, направленный вами к Лорану, был захвачен и убит испанцами, которые обнаружили при нем ваше письмо. Губернатор собрал всех солдат, какие оказались под рукой, и теперь полторы тысячи человек оцепили дом капитана.
