богатых в числе многих языков нашей старой Европы; если владеть им как следует, можно сказать все, что хочешь.
— Вы полагаете?
— Убежден в этом.
— Во-первых, граф, — начал капитан, — не позволите ли вы мне задать вам вопрос?
— Хоть десять, если желаете, черт возьми!
— Нет, всего один, но с условием, что вы ответите откровенно.
— Это мой обычай, сеньор, окольные пути ненавистны мне во всем.
— Тогда все отлично. Какого вы мнения, граф, о контрабанде?
— Вы ведь желаете, чтобы я говорил откровенно?
— Разумеется.
— Мы будем очень рады слышать мнение о таком важном предмете человека столь просвещенного, как вы, граф, — прибавил дон Хесус.
— Да, вопрос важный, господа. Если бы мы не были испанцами и находились во Франции, Германии или Англии, где бы то ни было, только не здесь, я ответил бы вам, что нахожу контрабанду преступлением, как кражу у государства без пользы для частных лиц, воображающих, что дешево получают хороший товар, а между тем, по большей части, платят гораздо дороже настоящей стоимости за товар плохой и даже бракованный.
— Да, граф, — возразил дон Хесус, — так вы ответили бы нам во Франции, в Англии или в Голландии, но я замечу вам, что мы испанцы и находимся в Америке.
— В этом случае ответ мой будет совсем не такой, — улыбаясь, сказал хозяин.
— Ага! Посмотрим, каков он! — с живостью вскричали посетители в один голос и придвинулись ближе.
— Испанская Америка, — продолжал молодой человек, — заключает в себе несметные богатства. К несчастью, правительство захватило в свои руки всю торговлю колоний и под страхом строжайшего наказания отстраняет все чужие страны. Это неполитичное запрещение, которое убивает торговлю, так как существует она только свободным обменом товаров между народами, неполитичное запрещение это, повторяю, вызывает в колониях болезненный застой, который по прошествии известного срока повергнет их в нищету, а там уже ничто не будет в состоянии заставить их подняться.
— Это очевидно, — вставил слово капитан Сандоваль.
— Торговля, — продолжал Лоран, — распространяется и процветает только при наличии конкуренции, без нее она гибнет, колонии вынуждены сбывать свои товары одной Испании, которая берет с них несоразмерные налоги и одна пользуется богатствами, приобретенными ею, так сказать, задаром трудами населения, которое она безжалостно разоряет, тяготея над ним всей своей скупостью и жадностью.
— Все это очень справедливо, — опять заметил капитан.
— Торговец, у которого один-единственный покупатель, и то обязательный, должен принимать его условия, какими бы они ни были, чтобы товар не сгнил у него в руках и дабы не подвергнуться разорению. Это, к несчастью, также факт неоспоримый.
— Увы! — откликнулся дон Хесус.
— Все это истинная правда, — прибавил капитан, — но каково же ваше заключение из всего этого, граф?
— Боже мой, господа, заключение очень просто. Вывод из фактов сделать легко: с одной стороны — разорение вследствие несоразмерных налогов и обязательства продавать только в пользу правительства, с другой — контрабанда, поставленная роковым образом в исключительные условия, становится уже не преступлением, но благодеянием, так как, проводимая с большим размахом, она восстанавливает равновесие в торговле, облегчает участь притесненного населения, создает конкуренцию и в известной степени превращает нищету в довольство, отчасти избавляя колонии от страшных поборов правительства.
— Значит, вы не осуждаете контрабанду? — спросил дон Хесус.
— Кажется, я высказался ясно?
— Конечно, граф, — подтвердил капитан, — вы выразились как нельзя яснее.
— Я ответил откровенно, как вы просили.
— И мы от души благодарим вас, граф.
— Боже мой! — вскричал молодой человек с подкупающей искренностью, улыбаясь самым любезным образом. — Кто знает, не защищал ли я свое собственное дело?
— О-о! — с любопытством воскликнул асиендадо. — Что вы хотите этим сказать?
— Ничего, любезный дон Хесус, считайте, что я ничего не говорил.
— Однако…
— Ничего, говорю вам, я сболтнул то, чего говорить не следовало.
Посетители со значением переглянулись. Лоран наблюдал за ними исподтишка, прихлебывая из стакана отличный ром.
— Ей-Богу, граф! — вдруг вскричал дон Хесус, прикидываясь откровенным. — Случай так заманчив, что нельзя им не воспользоваться!.. Угодно вам вести дело начистоту?
— Позвольте вам заметить, господа, — возразил Лоран обиженным тоном, — что я никогда иначе и не действую… впрочем, я вас не совсем понимаю.
— Извините, — с живостью перебил дон Хесус, — с такой особой, как вы, граф, таиться нельзя, лучше говорить прямо, как вы сами только что подали тому пример.
— Что именно это значит?
— То, — объявил капитан, — что, говоря без обиняков, мой приятель дон Хесус Ордоньес и я, мы занимаемся контрабандой.
— И вы воображаете, что это для меня новость? — осведомился Лоран с улыбкой.
— Как?! Вы знали? — вскричал асиендадо, оторопев.
— Нет, но угадал.
— Угадали?
— Мне кажется, тут есть некоторая разница. Помимо всего прочего, одно устройство этого дома могло открыть мне глаза.
— Кхм! — прочистил горло дон Хесус, у которого стало сухо во рту. — Что же вы думаете по этому поводу?
— Думаю, черт побери, что и прежде думал, мой уважаемый гость, — ответил с величайшей любезностью Лоран. — Кто же в этом благословенном краю не занимается контрабандой?
— Да те, казалось бы, кто воздерживается от нее, — наивно возразил дон Хесус.
— Назовите мне троих таких в Панаме, и я готов согласиться с вами.
— Во-первых, вы сами, граф.
— Позвольте! Я не в счет.
— Отчего так?
— Оттого, черт побери, что я не здешний житель, нахожусь в Панаме случайно, и наконец…
— Наконец что?
— Что? Да делаю то же, что и вы!
— Вы занимаетесь контрабандой?
— А позвольте узнать, чем еще можно заниматься в этом проклятом краю? Сам губернатор занимается этим делом, если я не ошибаюсь.
— Правда?
— Не говорил ли я вам, что почти беден?
— Действительно.
— Ну, вот я и стараюсь восстанавливать справедливость, только имею над вами громадное преимущество.
— Ага! Какое, позвольте узнать?
— Как племянник вице-короля Мексики, я ничего не боюсь. Предположив даже, что меня могут захватить с поличным, я все равно выйду сухим из воды. Моя каравелла перевезла Бог весть сколько
