безумна твоя Димитра.
Ингольф сказал:
– И ты, игрец, лишился бы разума. Но молоточки Тора, что пришиты к твоему плечу, сберегли тебя. Будь на Димитре такие молоточки, ей не причинила бы вреда стрела эльфа!
Здесь многие варяги вызвались помочь игрецу. Они сказали, что нужно отыскать эльфа и заставить его вынуть из тела Димитры острие невидимой стрелы. Но Рагнар сказал, что не очень-то к лицу настоящим мужчинам целой дружиной ходить на одного эльфа. И пустили с игрецом только двоих: Ингольфа-берсерка и Эйрика. Секиры же у них на тот день были самые острые. Однако не нашли они Исмаила. На подворье, где турок всегда останавливался, слуги лениво сказали: «Далеко уехал Исмаил!» А были эти слуги людьми крепкими и никого не боялись. Тогда прижали их в углу Эйрик, игрец и Ингольф. И бодрее сказали слуги: «На Скирос отплыл Исмаил». При этом Ингольф рассвирепел: «Далеко врете!» И одному из слуг секирой взрезал рубаху на животе. Тот взмолился: «Не убивай, господин! Правду говорим – на Скиросе у Исмаила много знакомых пастухов. Шерсть ему продают…» И отпустили слуг, и посоветовали им впредь быть расторопней, когда с ними говорят люди, имеющие честь. И ни с чем вернулись в обитель.
Когда на другой день игрец пришел к Димитре, она была уже одна в своем доме. И одежды на себя надела простые, а дорогие одежды связала в узлы. И сидела на них, как будто собралась в дорогу и все для этого приготовила, и одного только ждала – возницу.
Удивился Берест. Видя все это, и подумал, что стрела эльфа продолжает причинять Димитре боль и она же, затуманивая разум Димитры, гонит ее в дорогу. Уж не на Скирос ли тянет Димитру стрела? Может, не случайно исчез из Галаты турок Исмаил и сидит теперь где-нибудь за морем в горах и подергивает легонько за невидимую нить?..
Обнаженным мечом игрец несколько раз рассек воздух у двери – в надежде оборвать нить эльфа. Потом он сорвал со своего плеча серебряные молоточки Тора и прикрепил их к нательному крестику на груди Димитры. И только после этого спросил, куда Димитра собралась.
Все это время танцовщица сидела молча и легонько раскачивалась из стороны в сторону. Но когда она услышала голос игреца, взгляд ее прояснился и потеплел. И Димитра сказала:
– Это ты пришел, Панкалос!.. Я слышу, что кто-то пришел, но думала, что это лекарь, что он опять будет резать мне руку. Вот и машет мечом…
– Разве ты не видишь меня? – Игрец обхватил ладонями ее лицо и заглянул ей в глаза, черные, глубокие. – Посмотри! Светло. Снаружи палит солнце…
– Вижу. И тебя теперь вижу, – тихо сказала Димитра. – Я задумалась. Я и во сне сегодня видела тебя. Такой грустный сон!.. Не уходи, прошу тебя, Панкалос!
– Я не ухожу. – Игрец сел возле нее на узлы с одеждой.
– Очень грустный сон! Будто ты уходишь – все дальше, дальше… И делаешься все меньше и даже как будто старше. А я стою и не могу ни шагу ступить, ни слова тебе сказать. И думаю: «Вот он уходит! Как же я теперь без него?» У меня полная грудь крика, но он не может вырваться, и поэтому грудь болит.
– Где болит? – спросил игрец, надеясь отыскать стрелу эльфа.
– Вот здесь… – Димитра показала на то место, где ключицы сочленяются с грудиной.
Но никакой стрелы там Берест не нащупал.
А Димитра говорила дальше:
–Я становлюсь бесплотной, но все равно не могу следовать за тобой. Наверное, грехи удерживают меня. И я много, очень много хочу сказать тебе и от многого предостеречь, но все молчу, молчу… Ледяным холодом скованы мои уста. Будто я мертва, Панкалос!.. А потом проснулась и вижу, что солнце сияет. И думаю: «Вечером солнце зайдет, мой Панкалос уедет. Как мне быть без него?» Вот и собрала свои одежды.
Тут Димитра мягко опустилась на пол и обняла ноги игреца, и прижалась лицом к его коленям. Игрец попытался поднять ее, но она отвела его руки. И сказала:
– Не уходи от меня. Ты понимаешь мою любовь, и оттого лицо твое прекрасно. Не оставляй меня наедине с мышами. Я боюсь! Я повсюду вижу их отвратительные остроносые мордочки с быстрыми злыми глазками. Мыши лезут ко мне со всех сторон, они держат меня за руки, они пускают мне кровь и сидят надо мной, думая, что, вот, взяли верх – стали разумнее Димитры. Но остались они все теми же мышами и копошатся что-то, копошатся, шуршат… Мыши изнуряют меня своим участием. Они делают вид, что сожалеют. Но в себе радуются, что это они пускают мне кровь, а не я им…
Игрец и танцовщица весь день просидели на узлах с одеждой. А к вечеру Димитра заснула. И был спокоен ее сон, она улыбалась во сне. С заходом солнца пришли две сиделки. И Берест хорошо заплатил им и сказал, чтобы сиделки не оставляли Димитру, пока он не придет завтра. Сиделки обещали это.
Глава 11
Ночью игрец ходил к магу. Тот маг до рассвета жег огонь в бронзовой чаше, подвешенной на цепях. Он лил в чашу масло и одну за другой бросал туда номисмы. И делал это до тех пор, пока не опустел кошель Береста, Игрец своими глазами видел, как номисмы растворялись в масле. Маг говорил над огнем заклинания, а потом прислушивался к шипению масла и слышал в этом шипении нечто такое, отчего глаза его становились тревожными. У игреца при этом замирало сердце, и он ждал самых печальных слов. Но тревога в глазах мага сменялась удовлетворением, и он начинал все заново.
Под утро маг сказал, что над Димитрой нависли два знака: благочестивый и злочестивый. И какой из них одолеет, трудно определить. Однако благочестивый стоит ближе и удачно повернут. Поэтому следует ожидать скорее благоприятный исход недуга, чем неблагоприятный. И страхи Димитры напрасны. Но всем требуется потерпеть некоторое время, пока знаки ведут между собой борьбу. Еще маг сказал, что благочестивому знаку можно помочь и ускорить дело. Для этого нужно обмазать голову Димитры тем самым маслом, над которым маг произносил заклинания, и на шею ей повесить амулет. Здесь маг изумил Береста тем, что безбоязненно сунул руку в горящее и кипящее масло и, не обжегшись, вынул оттуда амулет – просверленный кусочек смальты на кожаном шнурке.
Еще издали Берест увидел, что люди вновь собрались возле дома Димитры. И ускорил шаг. А дыхание его участилось от предчувствия беды. Люди расступились при появлении игреца. И он увидел Димитру, лежащую на своем крыльце поперек ступеней, головой вниз. Димитра была мертва… Полоски запекшейся крови темнели у нее на правом виске и возле рта. Целая лужица крови собралась у нижней ступеньки. На бледном лице Димитры очень ярко обозначились губы, ставшие теперь серо-землистыми, а также черные брови, поднимающиеся к вискам, глаза… Но глаза смотрели, как живые, и они смотрели на игреца.
Берест опустился на землю возле Димитры. И голову ее осторожно положил к себе на колени, и пригладил ее волосы, пропитанные кровью. И смотрел, смотрел в ее живые глаза. И глаза Димитры долго смотрели на него, а потом сами собой тихонько закрылись. Люди, что стояли вокруг, так и ахнули:
– Смотрите! Смотрите! Она дождалась его!
– Она не дышала, но жила глазами.
– Ах, горе, горе!..
Сам игрец ничего не мог сказать. Горло его свело – будто сдавил мертвой хваткой злобный эльф. Из глаз текли слезы.
И люди, которые видели сейчас Береста и Димитру, многие плакали.
– Она ушла с любовью! – говорили люди. – Бог взял ее к себе. Бог простит ей!..
– Вот горе! Им бы любить да любить.
Испуганные сиделки сказали:
– Она все спрашивала про вас, господин, и горевала о себе. А потом вдруг вырвалась, убежала от нас на террасу и бросилась вниз. Мы старые, мы не могли ее догнать…
– Нет, не так было, – сказали соседи. – Прежде чем разбиться, Димитра танцевала на террасе. Вон на том пятачке, что над входом. И мы кричали ей: «Димитра! Димитра! Сойди на землю!» А она будто не
