для разрезания бумаги. В ее поведении угадывалось желание во что бы то ни стало избавиться от меня и исправить то, что она считала досадной оплошностью патрона, которого сумел разжалобить этот вынырнувший из забвения знакомый. Моя внешность красавчика вряд ли внушала ей доверие. Я и сам не раз говорил ей, что лишь немногие особо одаренные натуры способны делить себя между работой и женщинами. Кроме того, она с полным основанием считала, что если новый сотрудник окажется пассивным, он только повредит делу, если же, наоборот, будет слишком расторопным, то в один прекрасный день может отделиться, умыкнув у нас часть клиентуры. Действительно, мое весьма скромное предприятие могло приносить доход, только оставаясь в руках одного человека.
— В общем, — подняв на меня глаза, сказала Люсьена, — у вас нет никакого опыта в подобной работе. Боюсь, что за время одной краткой беседы господин Серюзье не успел в достаточной мере ни ознакомить вас с делом, ни сам ознакомиться с вашими деловыми качествами.
Я собрался было возразить. Но Люсьена прибавила еще суровее:
— Похоже, вы считаете, речь идет о работе коммивояжера. Нет, тут совсем другое. Сбывать тонны металла и торговать галантерейной продукцией — разные вещи. Нужно иметь связи, знать определенные круги. Это такая работа, которой можно заниматься эффективно только после длительной подготовки. Даже если предположить, что вы проявите определенные способности и изрядную настойчивость, первых заработков вам придется ждать не раньше чем через полгода.
Она сделала паузу, чтобы оценить впечатление, которое произвели ее слова. Я восхищался ее здравомыслием, а еще более — упорством, с каким она отстаивала мои интересы. Не в силах побороть этот тайный восторг, я поддакнул:
— Разумеется.
Увидев, что я сдался так легко и быстро, она взглянула на меня уже с сочувствием, нисколько, впрочем, не поколебавшим ее решимости отделаться от меня раз и навсегда.
— Кроме того, — продолжала она, — процент комиссионных, которые мы в состоянии вам выплачивать, наверняка гораздо ниже того, на что вы рассчитываете и что могли получать в более крупном агентстве. Даже при самом благоприятном стечении обстоятельств вы не сможете заработать этим на жизнь. Если вы действительно намерены подвизаться в этой области, куда разумнее поступить в фирму, не столь ограниченную в средствах. Кстати, тут я могла бы вам помочь. И не откладывая. Хотите, я договорюсь, чтобы вас принял вице-директор агентства «Стюб»?
Она потянулась к телефону. По логике вещей мне следовало согласиться, поскольку в глубине души я был согласен со всеми доводами Люсьены и не мог подобрать сколько-нибудь веского возражения, но ее в любом случае необходимо было поставить на место. Кроме того, я был уязвлен тем, что она придала столь мало значения моему письму. Жестом остановив ее, я довольно сухо сказал:
— Я еще слишком неопытен в вашем деле, чтобы по достоинству оценить ваши аргументы, но я обещал свое сотрудничество господину Серюзье. Если я не ошибаюсь, как раз об этом и говорится в его письме.
— Что ж, хорошо, — не моргнув глазом ответила Люсьена. — Когда вы намерены приступить к работе?
— Сегодня же.
— Тогда я введу вас в курс дела.
Она написала на листке бумаги названия зарубежных фирм, чью продукцию мне предстояло сбывать, минимальные цены товаров разных категорий и некоторые другие вспомогательные сведения. Все уместилось на полстранице.
— Вот, — сказала она, протягивая мне листок. — Теперь дело за вами.
Она встала, но я продолжал сидеть.
— Простите, — сказал я, — но я еще хотел бы получить перечень клиентуры.
— Те клиенты, с кем мы уже имеем дело, не могут быть включены в сферу вашей деятельности. Это было бы и впрямь чересчур легким заработком.
— Но ведь в таком случае я рискую вступить в переговоры с кем-нибудь из них, не подозревая, что они и так уже наши клиенты.
— Сомневаюсь, — с иронией в голосе отозвалась Люсьена. — Впрочем, вам достаточно держать меня в курсе ваших планов. Я вас уведомлю.
Она снова встала из-за стола. Я не пошевелился.
— Разрешите узнать, мадемуазель: в случае, если кто-нибудь из моих будущих клиентов попросит вас дать мне характеристику, могу ли я рассчитывать, что она будет положительной?
Это было глупо. Наши шансы в этой игре были неравны: я знал все ее карты, но не раскрывал своих, так что мне надо было всего лишь посмеяться про себя над таким нелюбезным приемом. Но я так основательно влез в новую шкуру, что враждебность Люсьены задела меня за живое.
— Мне непонятен ваш вопрос, — слегка зардевшись, ответила Люсьена.
— Не похоже, чтобы друзья господина Серюзье внушали вам доверие, — со смешком добавил я. — Признаться, после разговора с ним я надеялся на более теплый прием.
— Я всего лишь его секретарь. Проявлять радушие не входит в мои функции.
И она смерила меня таким взглядом, что я пришел в бешенство. Я уже забыл, кто я на самом деле. Беды, обрушившиеся мне на голову в результате метаморфозы, и вымышленные беды того, чью роль я играл, слились у меня в сознании воедино — не сам ли я был тому виной? — и породили невыносимо тягостное чувство отверженности. Примешалась сюда, видимо, и горечь оттого, что я не могу открыться Люсьене, которая мне так близка. Люсьена же неторопливо, с достоинством вышла из-за стола и устремила взгляд на дверь, давая понять, что разговор закончен. Я почувствовал, что багровею. Должно быть, и глаза налились кровью. Встав перед Люсьеной, я запальчиво выкрикнул:
— Этого вы могли бы мне и не говорить. Да уж, какое там радушие к несчастному, который потерял все и которому не на что больше надеяться в жизни. Вы правы, не растрачивайте свои душевные силы на неудачника. Какой с него прок? Любыми средствами уберите его со своего пути, а если у него остался шанс, пусть даже самый крохотный, не брезгуйте отнять и его. Подтолкните его к бездне, скажите ему: ты потерял жену, детей, состояние, у тебя нет ни денег, ни ремесла, так подыхай же! Последнему псу — и тому дадут глоток воды, бросят кость, а мне говорят — подыхай, твое место на свалке, ты ничтожество, полное ничтожество!
Слова застревали у меня в горле, я стал задыхаться. Из глаз брызнули слезы. Отвернувшись к окну, я разразился рыданиями. Я содрогался, стонал и всхлипывал. Нечто подобное я слышал в детстве, когда выносили покойника. Так продолжалось несколько минут. Казалось, слезы никогда не иссякнут. Впрочем, они приносили облегчение, как будто даже восстанавливали некое внутреннее равновесие: именно такую, чрезвычайно бурную реакцию и должно было рано или поздно вызвать случившееся со мной невероятное происшествие. Между тем Люсьена подошла к окну и молча встала позади меня. Я услышал, как она пробормотала:
— Я была не права. Простите меня, прошу вас. Я ответил не сразу. Последние рыдания еще рвались наружу.
— Я была не права, — повторила она.
— Нет, это я повел себя глупо, — сказал я, не поворачивая головы. — Вы поступили как должно.
— Я не должна была так обескураживать вас. Это непростительно.
Пока мы обменивались репликами в таком вот духе, я всхлипывал и держался к ней спиной. Мне было стыдно за этот приступ отчаяния, в котором к тому же была изрядная доля фарса. Наконец я резко повернулся, широкими шагами пересек кабинет, взялся за ручку двери и сказал:
— Сожалею, что устроил вам такой концерт. Сообщите, пожалуйста, господину Серюзье, что я отказываюсь от его предложения.
— Прошу вас, — проговорила Люсьена, идя за мной вслед, — будьте великодушны. Забудьте все, что произошло. Иначе я не прошу себе, что так плохо вас приняла, да и господин Серюзье мне этого не простит.
Она подошла ко мне вплотную. Ее славные черные глаза были влажны от раскаяния и теплых чувств. Я потупился словно в нерешительности.
— Приходите сегодня после обеда или завтра. Я подготовлю для вас самые подробные инструкции,
