снимать. Эдипов комплекс мучил Хохлика давно, с тех пор как у него приключилась первая полюция. Матери он не помнил, а папик, копыто, как раз и превратился в скупердяя из-за таких вот спелых телок, чтоб им всем...
– Пал Палыч, о чем вы задумались? Вам известно что-либо о Белом Кахуне? Прошу вас, пожалуйста, помо...
– Майна! – Кожаное колено больно ударило Хохлика по ляжке. – Фатима Рустемовна, попейте соку, а я в темпе Пашке Хохлику кое-чего напомню. Мажор, принимай на ухо – сегодня ты, копыто козлиное, монаху Дюше пел песню про Кахуну. Меньше часа назад пел, помнишь?
– Откуда вы...
– Знаю! Мотай, Хохлик! Стряхни иней и туго мотай. Хоп? Раньше я тебя майновал? А? Ну, скажи честно – было когда, чтоб я, твои песни послушав, лишние вопросы задавал, а?
– Не... – вынужден был признать Хохлик. До нынешнего дня куратор ни разу не напрягал стукача. Понимал куратор, пережмешь внештатника, сломается, и без того житуха у агента – сплошные нервы.
– Хоп! – Обтянутая черной кожей рука обняла Хохлика за плечи. – Хоп, братишка! Кончилась старая песня! Операция «Бредень» в провинциях близится к завершению. Все лежки и берлоги курьеров на трассе еще месяц назад обложили и только с группой Белого облажались, хоп? А завтра в шесть ноль– ноль по московскому времени в Первопрестольной начнется операция «Сеть», и Белому по-любому капут, хоп?.. Одному тебе из всех внештатных про «Сеть» сообщаю, хоп? Завтра к вечеру всех крокодилов и монахов вместе с Аллигатором и Ксендзом майнуем под землю на метр. Надоели честным людям слезки, пора жить и радоваться, братишка! У тебя конкретно есть шанс проскочить сквозь сетку, мотаешь? Отсидишься в камере на Петровке, как... придумаем, как тебя оприходовать, а после извинимся, скажем – перепутали честного гражданина с опасным преступником, хоп? Повезло тебе, милый, отцу твоему мы, силачи, не хотим анкету поганить. Хоп? Но откровенно предупреждаю – откажешься сейчас Фатиме Рустемовне помочь, пеняй на себя! Махну ксивой, приглашу Коку-глухаря в понятые и по указу два-четыре...
– По указу полагается меня с товаром на кармане...
– А ты не перебивай старших-то, копыто вонючее! – Обнимавшая плечи рука сместилась к тонкой мальчишеской шее, из ладони куратора в нагрудный карман модной рубашки перекочевала белая трубочка сигареты, конечно же, со слезкой!
– Я... – У Хохлика закружилась голова, перехватило дыхание. – ...Я...я все, чего знаю...
– Скажешь! Куда ты денешься. А ручонки опусти! За кармашек рубашечки ручонками цепляться не нужно. Дорогая рубашонка, еще порвешь случайно, потом жалеть будешь.
– Я... я мало знаю. От Марика на ухо принял. Белый Кахуна у Соньки Таможни спит...
– Адрес!
– Я адреса Соньки не зна...
– Адрес Марика! Ну?!
– Не зна...
– Фамилию Марика знаешь?
– Нет, я...
– Кликуха у Марика какая? Ну?! – Рука обхватила шею, напряглась, куратор обнял агента крепко-крепко, у Хохлика аж в глазах потемнело. Цепляясь за кожаный рукав, пытаясь ослабить хватку мусора позорного, Хохлик вытянул шею и прохрипел из последних сил:
– Пушкарь! Марик на Пушке сливает толкачам слезки, под разводящим Лешкой Пряником ходит.
– Марк Пушкарь? Гы-ы! Знакомая личность, хоп!
Хватка ослабла. Хохлик, широко разинув рот, начал вздох, закончившийся стоном. Ряженный гомосексуалистом мент схватил внештатника за волосы на затылке и приложил лбом об алюминиевую стойку.
– Спокойствие, граждане! – Милиционер соскочил с высокого табурета, повернулся улыбающимся лицом к публике, встревоженной гулким звуком удара лобовой кости о металл. – Спокойно. Я из милиции. Произведено задержание опасного преступника. Через пять минут мы вместе с задержанным покинем заведение. Извините за шум, отдыхайте, продолжайте пить и закусывать, все хорошо, все нормально, все под контролем!
Речь перед посетителями заведения мент в кожанке сопроводил демонстрацией собственного служебного удостоверения в раскрытом виде. Говорил громко, почти орал, чтоб всем было слышно, чтоб переорать визгливого солиста группы «Дэ Зэ». И его все услышали. Все, кто был в баре, оцепенело замерли на своих местах, не решаясь лишний раз пошевелиться. Даже глухой бармен Кока все понял, когда отвернулся от телевизора и увидел красные корочки удостоверения.
Глава 5
Чистый
Автобус с надписью «Интурист» вдоль правого борта мчался по Ленинскому проспекту, проскакивая перекрестки на желтый, нагло перестраиваясь из одного ряда в другой, не сбавляя скорости и беспрестанно пугая любителей чинной, неторопливой езды требовательным пиканьем клаксона. Как только лейтенант ГИБДД Пилипчук увидел хулиганствующий автобус, в лейтенантской груди все оборвалось.
– Сердюков! – толкнул лейтенант сонного напарника за рулем. – Глянь, чего делается! А ну, включай мигалку и по газам!
Сердюков тяжело вздохнул, выполняя приказ старшего по званию. Опять! Опять Пилипчуку неймется. Нет бы сообщить по рации о нарушителе дорожного движения, предупредить патрули впереди и спокойненько кататься по вверенному участку. Нет! Фиг! Копыто в горло! Лейтенанту Пилипчуку охота в казаков-разбойников поиграть! Добро бы еще догнали автобус и сняли с лихого водилы всю, что есть, наличку, так опять же фигу-две! Пилипчук у нас, видите ли, принципиальный служака. Взяток не берет, кайф ловит, когда власть свою показывает, хлебом его не корми, дай полосатой палкой перед мордой нарушителя помахать!
– Сердюков! Газу! Давай, давай, жми! – брызгал слюной Пилипчук, вцепившись в микрофон громкоговорителя. – Подрезай «зилок», не бзди!.. Ат, так его, скотину! Перестраивайся в крайний левый! По центральной жми! Жми давай!!!
От старого, довоенного «Мерседеса» ДПС шарахались перепуганные частники. Проклиная тот день, когда попал в пару с чумным лейтенантом, флегматик Сердюков крутил «баранку», вдавливая в пол до отказа педаль газа. А Пилипчук, весь без остатка отдаваясь азарту погони, все покрикивал:
– Не тормози, проскочим!.. Ии-ех! Проскочили, ядрена кочерыжка! Обгоняй! Обгоняй автобус! Справа! Справа, говорю!
«Мерс» вышел на финишную прямую. Зажмурившись, Сердюков наподдал и поравнялся-таки с «Интуристом». Пилипчук щелкнул тумблером, прижал пластмассу микрофона к губам, и выносной мегафон заорал суровым голосом лейтенанта на всю улицу:
– Водитель автобуса «Интурист»! Немедленно остановитесь! Я сказал...
Но повторить сказанное лейтенанту на довелось. Автобус резко тормознул.
– Сердюков! Стопорись!
Ремни безопасности спасли грудную клетку сержанта Сердюкова от удара о рулевое колесо. Стирая резину об асфальт, милицейский «мерс» остановился голова в голову с автобусом. Чуть было не наподдал по заднице «Мерседесу» следовавший сзади «Москвич-люкс». Повезло – чайник в «Москвиче» изловчился, свернул и проехал впритирку с милицейской машиной, даже не царапнув ее.
– Мать-перемать! – Пилипчук рванул ремешок, удерживавший его лейтенантскую спину вплотную к спинке кресла. – Я этому автобусу! Я этого «Интуриста»! Я его! Их! Всех перемать! Мать... ать!..
Задыхаясь от злобы, Пилипчук выскочил из машины, вприпрыжку подбежал к дверце автобуса, долбанул по ней кулаком что есть силы. Левым кулаком. Правый кулак лейтенанта тискал резиновую рукоятку полосатого регулировочного жезла.
– Открывай, мать твою в лоб!
Глазами навыкате Пилипчук таращился на собственное отражение в затемненных стеклах автобуса. Отражающийся в мрачных окошках милиционер Пилипчуку нравился. Лихой мент! Такой кому хошь раскроит полосатой палкой рожу и не поморщится!
– Открывай, я сказал!!!
