нагнулся к микрофону, приказал коротко: «Дежурный, мою машину к подъезду», и отпустил кнопку, встал. Отъехало, пискнув подшипниками, скрипнув кожей, кресло на колесиках. Первые шаги по ворсу ковра Карпов сделал, опираясь на стол. Дальше поковылял к дверям, к вешалке, без поддержки. Лучше не скажешь – поковылял. Переваливаясь с боку на бок, вынося вперед негнущуюся ногу, при этом, помогая себе удерживать баланс, нелепо размахивал растопыренными руками. Вот и вешалка. Вот и черный длинный плащ, мягкая шляпа, сучковатая трость. Красивая трость, ежели вообще прилично говорить о красоте предмета, помогающего передвигаться инвалиду. Трость деревянная, стилизованная под обрубок молодого дубка. Как будто срубили деревце под корень, обтесали веточки, сняли кору и отполировали. Из мнимого корня на конце обрубка мастер-столяр выточил ручку, изящно-корявую загогулину. А мастер по металлу украсил загогулину-ручку витиеватой серебряной нашлепкой – литой, объемной головой льва. Гривастая голова зверя торчит в излучине загогулины. Когда опираешься на трость, стиснув Т-образную ручку в кулаке, большим пальцем можно дотянуться и погладить львиную пасть. На другом конце трости менее презентабельный резиновый набалдашник, весь стесавшийся, стертый. Евграфу Игоревичу приходилось ежедневно много ходить. И не только по коридорам Жандармерии. Это без трости он ковыляет, а опираясь на палку, практически бегает, перемещается быстро и ловко, так, что скрип резинки набалдашника звучит одной непрерывной нотой.
Ротмистр Карпов предпочитал одеваться в «гражданское». Ежедневно, за исключением праздничных дней или показательных мероприятий, Карпов носил один и тот же костюм, плащ и шляпу. На самом деле все предметы одежды Евграф Игоревич периодически менял, но менял на их точные копии. Когда из года в год носишь одно и то же, окружающие перестают замечать твою одежду и наконец-то замечают тебя.
Карпов посмотрелся в зеркало, прилипшее круглым блином к стенке возле вешалки, поправил шляпу, одернул рукава плаща, взял палку в левую руку и вернулся к столу погасить настольную лампу. Кабинет погрузился во тьму. Лишь сквозь щель в шторах пробивался бледно-желтый, мигающий лучик качавшегося на ветру фонаря. Левая ладонь ротмистра привычно сжимала трость, правая на ходу залезла под плащ, под пиджак, нашла во внутреннем кармане связку ключей. Карпов открыл дверь, что вела из кабинета в приемную. Вышел, запер замок. Прошел через темную приемную, глянув мельком на стол секретарши, и очутился в длинном, просторном коридоре. Отпрянула к стене уборщица тетя Клава, засуетилась с ведрами и тряпками, засмущалась, промямлила подобострастно: «Здравствуйте вам, Евграф Игореч, припозднились, всё работаете да работаете, все бы так...» Карпов кивнул уборщице, пошел к лифту. Резиновый набалдашник на палке пищал, скользя по влажному паркету. Причитания тети Клавы за спиной стихли. Старушка мелко крестила спину ротмистра, она была уверена – на усидчивом Евграфе Игорече держится вся Жандармерия. Как это водится на Руси, у мелкой обслуги свои представления о начальниках. Уборщицы, сантехники, буфетчицы и прочий рабочий класс управления Жандармерии почитали и боялись ротмистра Карпова пуще иного генерала.
Лифт пришел сразу. Пустой. В здании безлюдно, времена бесконечных авралов канули в лету. Порядок в Державе, какового не вспомнят и столетние старухи. Идеальный порядок. Нерушимый. Большинство подданных в это свято верят. На то они и большинство. В чем-то Держава напоминает театр. Зрители в зале занимают места согласно купленным билетам. Из лож и с галерки картонные декорации кажутся вечными, а золотая краска золотом. Зрители ничего не знают об интригах в труппе актеров и забыли, как в прошлом сезоне нынешний исполнитель роли Короля скакал вокруг трона в шутовском колпаке с бубенцами.
Охранники на выходе из здания Жандармерии молча козырнули ротмистру. Служебное удостоверение, кое положено предъявлять в раскрытом виде, осталось лежать во внутреннем кармане пиджака, и без оного Евграфа Игоревича узнали, едва он вышел из лифта, что совсем неудивительно, учитывая «ходовые характеристики» господина офицера в штатском.
Трость толкнула тяжелую уличную дверь. Хлопья мокрого снега хищно метнулись к свежему человеку на улице. Ветер попробовал сорвать с головы ротмистра широкополую шляпу, попытался забраться под плащ, под рубашку, добраться до голого тела. Придерживая шляпу правой рукой, левой крепче сжимая ручку трости, Евграф Игоревич огляделся по сторонам, услышал «пип» автомобильного клаксона, увидел знакомый силуэт своей «Ангары» и направился навстречу медленно ползущему авто.
Дежурный за рулем «Ангары» притормозил, остановил машину, аккуратно развернув ее левым боком к Евграфу Игоревичу. Дежурный выскочил из теплого салона, замешкался. Дежурному хотелось помочь человеку с палкой влезть в автомобильное нутро, но ограничился он лишь тем, что придержал дверцу машины, пока ротмистр Карпов заносил негнущуюся ногу в салон.
Автомобильная дверца хлопнула, Карпов махнул рукой, прощаясь с дежурным по Управлению юнкером, пристроил трость поудобнее, взялся за руль, чуть сдал назад и, крутанув рулевое колесо, поддал газу. Плотоядно зарычав, «Ангара» промчалась мимо памятника Пушкину, мимо одноименного кинотеатра выехала на Петровку, повернула к ЦУМу.
От здания Управления до Чистых прудов ехать всего ничего, десять минут от силы. Дорогой ротмистр вспоминал, где бы ловчей свернуть на Большой Харитоньевский. Вспомнил, припарковался подле первого подъезда дома девять ровно в 21.30.
Дверь парадной нараспашку, допотопный лифт ожидает на первом этаже. В кабине лифта чистые стены и четыре кнопки. Евграф Игоревич нажал на верхнюю ручкой трости, снял шляпу, стряхнул влагу с благородного фетра.
Двери лифта разъехались в стороны. Пред очами Евграфа Игоревича предстала сияющая восторгом физиономия Тимура Ахметова.
– Господин ротмистр, разрешите доложить о...
– Отставить, юнкер. Из лифта мне выйти позволишь, Тима? Или как?
– Прошу простить. – Юнкер отступил на шаг.
Скрипнул набалдашник трости, Евграф Игоревич вынес свое тело из тесноты лифтовой кабины на простор лестничной площадки с лесенкой на чердак и двумя стальными «сейфовыми» дверями. Одна дверь, помеченная номером с числом «30», закрыта, другая нараспашку. У порога квартиры № 29 трое мужчин в казенных форменных одеждах. Стоят, курят. Под ногами курящей троицы кучка растоптанных чинариков. Двое в голубых мундирах, с сигаретами в зубах – коллеги ротмистра Карпова: штабс-капитан Ипполит Котосов и поручик Галактион Приловский. Кто третий, одетый в серое пузан, легко догадаться – бдительный околоточный, поднявший тревогу и вызвавший патруль. Штабс-капитан с поручиком, пыхнув сигаретками, отсалютовали ротмистру, скорее как другу, чем как старшему по званию. Околоточный, заметно волнуясь, бросил недокуренную цигарку под ноги, наступил на нее каблуком хромового сапога и встал во фронт, выпятив пузо.
– Вольно, братец, – разрешил Карпов. – Как звать тебя, герой?
– Власом, господин ротмистр! – отрапортовал околоточный.
– Откуда взял, братец, что я ротмистр? Я ж в штатское одет, с палкой неуставной, в шляпе-»буржуйке».
– Господин юнкер вас, как вы из лифта вышли, ротмистром называли.
– Молодца, Влас. Ушки на макушке, хвалю.
– И... – Влас начал, сказал «и», будто икнул, покраснел, замолчал.
– Ну? Говори, чего стушевался?
– И господа штабс-капитан с поручиком про вас рассказывали.
– Небось про мою костяную ногу сплетничали?
– Как можно... – Мясистые щеки Власа из красных сделались пунцовыми. – Никак нет, сказывали – вы гений сыска.
– Ох ты, батюшки! – Евграф Игоревич едва заметно улыбнулся. Более глазами, чем губами. – Господа штабс-капитан с поручиком известные льстецы и подхалимы. Ты их не слушай, Влас. Ты любимчика моего юнкера Тимку слушай. Пока я в авто трясся, надеюсь, господин юнкер с околоточным удосужились пробежаться по лестницам, произвести оперативный опрос соседей?
– Точно так, господин ротмистр! – Влас до предела подобрал живот, закатил глаза долу и затараторил скороговоркой: – Соседи сообщили – квартира двадцать девять стояла запертой с лета. Хозяева иммигрировали в Крым. Подробностей выяснить не удалось – комендант дома болеют, лежат в Первой Градской с тромбофлебитом.
– Вольно, Влас, вольно. Отставить бравую выправку. Ступай-ка, братец, вниз, на первый этаж и без
