относительно личности этого человека, то ввергнете меня в ужасные переживания. Я должна буду бояться каждого, кто входит в мою комнату, и подозревать всякого, с кем веду разговор.
На лице Беливо почти отчетливо проявилась досада.
— Меж нами, Ваше высочество, началась какая-то бесплодная игра. Скажу честно, мне не велено говорить с вами слишком открыто, но своей замечательно изображенной наивностью, заставляете меня это сделать.
— Этот человек — Реми де Труа..
— Де Труа?!
— Чувствуется, что я вас не слишком удивил.
— Пожалуй. В нем с самого начала было что-то необычное. И я ожидала с его стороны… Хотя в любом случае неприятно узнать, что ты доверительно общалась с человеком, который за тобой в это время шпионил.
Беливо развел руками, мол таковы уж нравы нашего времени, правда в его исполнении этот жест выглядел почти пародийно.
— Это страшный человек, Ваше высочество. Я не стану распространяться о том, чем он досадил ордену, но если он внезапно попадет в ваши руки, умоляю, подумайте о том, что в вашей власти избавить божий мир от очень большого злодея, передав его нам. И разумеется, не бесплатно. Вам неприятен этот разговор?
— Вы бы послушали себя со стороны, господин казначей!
— С каких это пор откровенность стала вызывать отвращение. Человек, оказавшийся опасной гадиной, вызывает у вас омерзение, у нас раздражение, какие могут быть препятствия на пути нашей договоренности о взаимопомощи.
— Но…
— Может быть вас задело упоминание о деньгах? Ну уж тут я не знаю, что сделать. Деньги стали душою нашего времени, его кровью. Мы, тамплиеры, многое придумали по части обращения с ними, это наложило отпечаток на манеру нашего мышления и поведения, но я отнюдь не считаю, что мы должны стыдиться этого.
— Успокойтесь, господин прецептор. Я не держала за душой тех претензий к ордену, которые вы сейчас так страстно опровергаете.
Вошел Данже и будничным голосом объявил, что в город вступает Конрад Монферратский со своей свитой.
Это сообщение произвело на суетливого хромца неожиданно сильное впечатление. Самоуверенная улыбчивость его поблекла, и припадать на свою ногу он стал значительно менее вдохновенно.
— Ступайте, — отослала Данже принцесса.
Беливо шумно почесал тонзуру.
— Так вот, чтобы закончить тему. Я готов в обмен на ваше согласие помочь вам в этом деле, обязуюсь заплатить вам более звонкой монетой, чем золото.
— Интересно было бы узнать, что вы имеете в виду, — высокомерно усмехнулась Изабелла. Присутствие в городе Конрада, делало ее как бы менее уязвимой.
— Охотно. Заранее прошу извинение, если допущу какую-нибудь бестактность. Я убежден, что до сих пор имя Рено Шатильонского звенит для вас звонче, чем самая драгоценная из монет.
Лицо принцессы окаменело, в глазах загорелись злые огоньки.
— Дошли до нас сведения о его успехах на восточных окраинах королевства. Он разогнал несколько овечьих отар, повесил пару-тройку огрызающихся сирийских крестьян…
— Мне неинтересно слушать об этом.
— Но тут на него свалилась большая удача, — невозмутимо и безжалостно продолжал Беливо, — он атаковал караван, в котором нашел сестру султана Саладина, оказавшуюся на поверку необыкновенной красавицей.
— Я же сказала… — почти бесшумно и почти бессильно прошептала принцесса.
— Теперь она живет у него, в его полуразвалившемся замке. Рено отказывается ее выдать, даже рискуя вызвать этим большую войну. Саладин необычный сарацин, он исповедует рыцарские принципы, для него оскорбление нанесенное даме, достаточный повод, что бы открыть военные действия. К графу скачут непрерывные гонцы из Иерусалима и из ставки султана, но он не хочет расставаться с пленницей, даже рискуя рассориться со всем белым светом.
— До свидания, господин прецептор.
— Что, скажите, кроме очень сильной страсти может заставить мужчину действовать подобным образом? Засим, конечно, прощайте, Ваше высочество.
Подковыляв к Изабелле, монаховидный сатир, улучил момент и поцеловал руку рассеяно свесившуюся со спинки кушетки.
Изабелле было в этот момент все равно.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ПЛЕМЯННИК
Сарацинской принцессе отвели самые роскошные покои в замке Рено Шатильонского. Правда, замком эту небольшую крепость с полуобвалившимися стенами, сложенными из необожженного кирпича и одною лишь каменной башней, назвать можно было лишь с большой натяжкой, и то за глаза. Всякий, кто видел это сооружение воочию, переставал именовать его подобным образом. Стоял «замок» на небольшом всхолмии, окружен был пустынными просторами почти бесплодной равнины. По ней протекал пересыхающий летом ручей. Вдоль его русла росли старые, редкие карагачи.
На втором этаже каменной башни имелось большое овальное помещение с двумя узкими окнами. Здесь и разместилась сестра султана Саладина со своими служанками, которых было числом шесть. Рено догадался, что их число имеет отношение к достоинству и статусу пленницы и не стал переводить девушек в разряд подлежащей дележу добычи. Его люди признали это решение хоть и молчаливо, но недовольно. В целом, улов оказался очень богатым. Трудно было ощутить себя обделенным, ощущая на поясе кошелек с сотней золотых монет.
Сам граф переселился в другой конец крепости, в две просторные комнаты, которые занимал некогда, до пожара в церкви, местный капеллан. От священника осталось четыре куста редких персидских роз во дворе, до разведения которых он был большой охотник.
Понимая, что порученное он выполнил и даже перевыполнил, граф Рено позволил себе предаться отдохновению. Легко себе представить, какие виды развлечения были в моде у одиноких вояк, затерянных на самом краю божьего мира. Все рыцари во главе с вождем погрузились в продолжительное, отягощенное поединками на мечах и более, чем не стройным пением, пьянство.
Молодые мусульманки целыми днями дрожали в неуютном своем прибежище, ожидая что вот-вот перепившиеся назореи кинутся к ним требовать того, что обычно мужчина-победитель требует от своей жертвы-женщины. Но день проходил за днем, и ничего, ни ужасного, ни отвратительного не случалось с ними. Они не знали, что их охраняет воля железного Рено и поэтому дрожали каждую ночь, когда развеселившиеся рыцари разжигали костры во дворе полуразрушенной крепости и начинали с дикими криками размахивать боевыми топорами и прыгать с разбега сквозь языки пламени.
Граф просто пил, его не интересовали никакие дополнительные развлечения. Он пил, но расположение его духа не менялось. Он даже не задавался вопросом, а что же будет дальше? Ведь не может же Саладин оставить без внимания акт столь грубого и наглого похищения своей ближайшей родственницы. Небось уже все досужие языки Иерусалимского королевства и окрестных земель обсуждают эту пикантную новость. Сестра могущественного курда похищена назорейским негодяем, известным своим вольным обращением с дамами.
При всем при том, Рено даже не попытался рассмотреть, что именно он похитил. Он позволял мусульманским девушкам всласть дрожать от непрерывного страха быть обесчещенными, а сам не сделал и шага в сторону башни.
Итак, граф ждал и пил, пил и ждал.
Первым, как ни странно, до его убежища добрался небезызвестный отец Савари. Стремясь хоть как- нибудь реабилитировать себя в глазах нового руководства ордена иоаннитов за неудачу с Сибиллой, он вызвался провести эту сложную и деликатную миссию. Он сам очень надеялся, и сумел убедить в этом тех,
