кто его посылал, что ему удастся найти слова которые вразумят Рено, человека, по общему мнению, безответного к любому вразумлению.
Когда графу сообщили о прибытии столичного гостя, он лежал на лавке возле стола, хранящего на себе следы непрекращающегося застолья.
— Наконец-то, — пробормотал граф. Ожидание его на самом деле вымотало, и он был рад тому, что начинаются хоть какие-то события.
Отец Савари вошел оглядываясь с осторожным любопытством. Граф не смог, или не захотел подняться со своего ложа. Он только велел своим собутыльникам убираться вон.
— Садитесь, святой отец, — этим предложением исчерпывались знаки внимания оказанные им гостю.
Тот благодарно их принял и подсел к столу.
Не глядя на него Рено сказал.
— Вот видите, я сделал то, что вы от меня требовали. По-моему, даже больше того. Что вы сочтете нужным сказать мне теперь.
Отец Савари сразу догадался, что его принимают за кого-то другого. Несколько секунд он размышлял над тем, пойти ли на поводу у этого недоразумения, авось это даст возможность что-то выведать, но отказался от этой мысли. Рено мог бы его наказать за вскрывшийся обман. Кроме того, принятая чужая маска помешала бы выполнению главной миссии.
— Граф, я как представитель достославного ордена св. Иоанна, собираюсь взывать к вашему разуму с одной стороны…
— Постойте, — Рено поднял веко, за которым был тяжелый, похмельный глаз, — так вы кто?
— Я не успел толком представиться, меня зовут Биль Савари, я послан капитулом ордена иоаннитов для того, чтобы…
— Стоп! Можете дальше не продолжать.
— Отчего же?
— Не желаю ничего слушать, идите вы к дьяволу со своим св. Иоанном!
— Но позвольте, ведь только что, принимая меня за другого, вы предлагали мне высказаться и оценить деятельность вашу. Клянусь ранами спасителя нашего…
— Не клянитесь не своими ранами, — тяжело, с металлическим хрипом в голосе, сказал граф, — а не желаю я вас слушать еще и потому, что ничего вы такого, чего бы я не знал, все равно не скажете.
— Возможно. Вполне вероятно, но смею заметить, что от многократного повторения истина не стирается, и стало быть мысль, что вы напрасно напали на караван с сестрою Саладина…
— Если вы не прекратите, — граф взял со стола огромную, тяжелую кость и погрозил ее старому госпитальеру.
— Но будет же война. Настоящая большая война. Вы можете дать гарантию, что мы в ней победим?! Ведь вполне может статься, что мы больше потеряем, чем приобретем, поймите хоть это. Скоро сто лет как кропотливым, каждодневным трудом христиане, шаг за шагом, поливая каждую пядь земли потом и кровью…
Отец Савари с трудом увернулся от пущенной в него кости.
— Филомен! — крикнул граф.
Мажордом появился мгновенно.
— Уведите этого благородного и высокоученого старца. Найдите ему место для ночлега, учитывая, по возможности, сан и возраст. А если отец Савари, так его зовут, начнет капризничать, вышвырните его вон из замка.
Филомен не успел подтвердить, что понял смысл приказания, как в трапезную влетел молодой парень с разгоряченным лицом, лихорадочным взглядом, и с боевым топориком в руках. Дыхание у него перехватывало.
— Говорите, Бильжо, ничем вы нас удивить не сможете. Что Ноев ковчег направляется к нам по сухому ручью?
— Они скачут!
Когда Рено поднялся на стену, то открылась ему странная картина. Он был готов увидеть тьмы и тьмы сарацинской конницы, перед воротами же гарцевало шесть-семь всадников. Один из них что-то выкрикивал.
— Бильжо, поезжайте и узнайте, кто это такие и что им нужно.
Возвратившись юноша сообщил следующее.
— Это Али, сын брата Саладинова Малека-эль-Адал-Мафаидина.
— Какого дьявола он притащился сюда?
— Он требует, чтобы ему выдали принцессу Замиру. В противном случае, он предлагает вам, мессир, биться с ним.
— Она ему кто, тетка? — спросил, неприятно усмехнувшись, Рено, — забавно, право. Не слыхивал я, чтобы племянник из-за тетки выходил на бой, что-то новое в нашем рыцарском кодексе. Видно хмель ударил в молодые сарацинские головы.
Стоявшие с ним засмеялись.
— Что он из себя?
— Моих лет мессир, пожалуй, — отвечал Бильжо.
— Мальчишка, — недовольно пробормотал Рено, — пойдет слух, что Шатильон воюет только с женщинами и детьми.
Спасители принцессы Замиры, продолжали кружить перед стенами замка. Один из них, видимо бывший племянником Саладина, держался несколько впереди, на голове его красовался богатый тюрбан, с большим драгоценным камнем во лбу, он сверкал, когда солнце попадало на его грани. Али выкрикивал оскорбления в адрес бесчестного похитителя теток.
— Коня, — морщась, как от зубной боли, сказал граф.
Чтобы как-то уравновесить силы и придать поединку относительно благородный характер, Рено выехал в поле лишь с тремя спутниками, запретив остальным даже седлать коней.
Племянник Саладина оказался довольно крупным парнем, в седле держался здорово, что, правда, не было большим чудом по тем временам. При появлении графа в руке у него сверкнула сабля.
— Ты вор! — крикнул юноша бородатому мрачному человеку, кое-как держащемуся на лошадином крупе.
— Так ты хочешь непременно драться? — спросил тот, вытаскивая из ножен свой тяжелый, местами заржавевший меч. — А что, если я велю твою тетку выпустить? Поверь, она мне совсем не нужна.
Это заявление несколько смутило юношу, назорей вроде бы говорил примирительные слова, но все же речь его звучала оскорбительно:
— Ты лжешь, разбойник, — крикнул Али, в его магометанском воображении возникли жуткие картины самого грязного надругательства, произведенного этим животным над принцессою, после чего она стала «совсем не нужна».
— Видит бог, не я настоял на этом поединке, — вздохнул назорей.
Али отъехал шагов на сорок, лихо развернул коня и гибко поднявшись на стременах полетел на своего врага, размахивая саблею. Граф даже не пришпорил лошадь, она вперевалку бежала навстречу юному сарацинскому герою. Меч как-то косо, неловко торчал из руки Рено Шатильонского, и сам он сидел в седле кое-как.
Схватка получилась очень короткой, всего одно столкновение. Наблюдавшие даже не поняли, что именно произошло. Граф сделал короткое, не слишком воинственное движение, от которого саладинов племянник слетел с седла и грянул оземь. Сабля его отлетела весьма далеко. Если бы он был облачен в тяжелые латинские доспехи, смерть его была бы неминуема.
Слуги царевича кинулись было отбивать его тело, но не тут-то было. Двое сразу же были сражены арбалетными стрелами, остальные предпочли ретироваться в степь. Рено запретил их преследовать.
Тело Али, находящегося в беспамятстве, перенесли в крепость.
Когда графа кинулись поздравлять с победой, он так рявкнул на льстецов, что они разбежались, крестясь.
