с тобой.
— Ты не любишь меня, — прошептал он.
— Я люблю тебя как мужчину, а она любит тебя как брата. Можешь ли ты понять разницу.
— Сестра болеет.
— Не приходи больше.
— Я люблю тебя.
— Нет, не приходи!
Через полчаса Бодуэн сидел возле ложа простуженной Изабеллы. Он был мрачен. Она относила его пасмурность и заплаканность на свой счет и это было ей приятно.
— Ты плакал, Эди?
Он бы хотел это скрыть, но глаза были предательски влажны, отказываться было глупо.
— Да, сестрица.
— Ты ушибся?
— Нет.
— Тебя кто-то обидел. Ты плакал из-за меня?
Мальчик тяжело вздохнул.
— Да.
У Изабеллы у самой заблестели слезы на глазах.
— Ты любишь меня, Эди?
— Да, сестрица.
Мужчина, которому в течении получаса две столь привлекательные женщины задают вопрос 'ты любишь меня? ', мог бы считать себя счастливцем. Юный Бодуэн чувствовал, что он несчастнейший человек.
— Ты поправляешься, сестрица?
— Да, дня через два, как сказал лекарь, я могу встать и мы снова будем гулять с тобой. Будем все время проводить вместе. Ты снова плачешь?
— Я так рад сестрица.
В течении всего разговора, наворачивающиеся слезы умиления, наконец, свободно хлынули из глаз принцессы.
— Эди, дорогой, дай я тебя поцелую.
Принц вырвался из объятий сестры и убежал. Изабелла решила, что это происходит от полноты чувств. В известном смысле, она была права. Эди, это нежное невинное дитя, так переживает из-за своей возлюбленной сестры!
Тайком, озираясь, дрожа от страха и от непереносимого, не детского вожделения, Бодуэн прокрадывался в каморку госпожи Жильсон. Он думал, что все делает скрытно, что никто даже не догадывается куда это он бегает во время полдневного сна. Между тем, об этом романе узнали сразу почти все. Никто, конечно, не спешил сообщить об этом принцессе, подобный вестник вряд ли будет щедро одарен, скорее всего он даже помилован не будет. Слухи о чрезвычайно крутом нраве принцессы дошли до конрадова замка. Они также, в значительной степени, питали страх брата перед сестрой.
Несмотря на естественный заговор молчания, госпожа Жильсон понимала, что смертельно рискует. Кто-то мог проболтаться из чистой вредности или по глупости. Мог не выдержать и сам во всем сознаться и Бодуэн.
Нужно было ускорить движение событий.
— Зачем ты пришел?
— Она еще больна, но осталось всего два дня.
— Тем более, подумай что будет со мной чрез два дня? Молчишь?!
Он опустил голову.
— Уходи, я думала, ты действительно меня любишь.
— Я люблю тебя, Гвинерва.
— Это одни слова, которыми я не прикрою свою спину, когда на нее опустятся бичи наших конюхов. Посмотри какая гладкая кожа, вот ее и изорвут в кровавые клочья.
— Я не позволю, я женюсь на тебе.
— Не говори глупостей, никто этого не позволит. Кто ты и кто я?!
На этот раз Гвинерва Фротте, так она себя называла, не допустила изнывающего юнца к своему телу и выставила. Изабелла порадовала брата, когда он ее навестил.
— Эди, лекарь разрешил мне встать уже завтра. Ты опять плачешь, это от радости?
— Да, я очень рад сестрица. Я так соскучился. По нашим прогулкам.
— Если так, то я разрешаю тебе больше времени проводить тут со мною в спальне.
Горло мальчика перехватило.
— Я так рад.
Выйдя из покоев принцессы, он кинулся в каморку любовницы. Ее там не было, он бросился на кухню — тоже нет! Там он узнал, что она поехала на городской рынок. Взобравшись на стену Бодуэн стал следить за дорогой, она была отчетливо обозначена двумя рядами кипарисов между сплошными виноградниками.
Наконец вот она, едет!
Принц соскользнул со стены, бросился к тому самому пролому в стене, через который он попал в новую жизнь. Пролетев стремительно, как жеребенок через грушевый сад, он выскочил на дорогу как раз в тот момент, когда там проезжала повозка госпожи Жильсон. Она едва успела остановить лошадь.
— Я придумал, крикнул Бодуэн!
— Что ты там еще придумал?
— Нам надо убежать!
Наконец дело сдвинулось с мертвой точки, подумала госпожа Жильсон.
— Как убежать, куда, что ты такое говоришь?! — пробовала она возражать для порядка.
— Прямо сейчас, развернем повозку, выкинем эти лимоны…
— Нет, — сказала госпожа Жильсон, — сейчас ты пойдешь в замок и будешь очень мил со своей сестрой, а после ужина придешь ко мне в каморку, там мы все обсудим.
Конечно же он прилетел, как маленький совенок на запах крови.
— Вот, — показал он кошель с деньгами, — это мои. Изабелла про них не знает. Когда мы убежим?
— Сегодня ночью. Ведь завтра, ты говоришь, принцесса встает с постели?
— Замечательно.
— Но тебя могут хватиться.
— Да, — помрачнел Бодуэн, — она велела поставить мне кровать в своей спальне.
— Она что-то заподозрила?
— Нет, она просто хочет побольше быть вместе со мной.
Госпожа Жильсон изобразила на лице глубокую задумчивость.
— Что же нам делать? Если она даже и заснет, то может в любой момент проснуться, от любого шороха. Она поднимет людей. Лошади, собаки, факелы! Нас быстро поймают. И тут уж меня не станут сечь, сразу повесят.
— Как же нам быть? — судорога отчаяния исказила некрасивое детское лицо.
— Знаешь что, — госпожа Жильсон полезла за кровать и достала небольшую керамическую фляжку.
— Ты выльешь это принцессе в вечернее питье.
— И она умрет? — быстро спросил Бодуэн с очень странной интонацией.
— Нет, что ты! Она просто очень крепко заснет, и не проснется до самого утра. За это время мы сможем добраться до Аскалона и сесть на какой-нибудь корабль.
— Да, — кивнул Бодуэн, — я налью, пусть спит. Но было бы лучше, чтобы она умерла.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. БИТВА ПРИ ХИТТИНЕ
Еще во времена первого крестового похода европейцы поняли, что для того, чтобы успешно сражаться против сарацинских армий, состоящих большей частью из легкой кавалерии, надобно резко сменить свою привычную европейскую тактику конного боя. Уже в сражении при Антиохии, за девяносто лет
