потому, что они стали вдруг слишком тяжелы. Его руки сами собой сложились и потянулись к лицу, повторяя движение Старца Горы. И тотчас он, опомнившись, их опустил, вспомнив о том, что следует вслед за этим движением. Но, конечно, он зря волновался. Фидаины этого замка подчинялись приказаниям только одного человека.
Когда граф спустился в сад, Синан ждал его, держа в руках клетку с голубями.
— То, что ты видел, это все, что я хотел ответить твоему королю. Возьми этих птиц. И впредь, прежде чем войти на мои земли, пошли одну из них, иначе будешь убит по дороге.
Вскоре вслед за этим, наблюдая с башни, как пышно-тяжеловесное посольство покидает по цепному подъемному мосту замок Алейк, Синан сказал замершему рядом евнуху Сеиду:
— Будем надеяться, что франки понятливы хотя бы вполовину того, как неотесанны. Мне показалось, что я слышал, как скрипят мозги этого рыжеусого варвара, когда он размышлял над тем, что я ему показал.
— Если он сам не сумел оценить увиденное, то будем надеяться, что он хотя бы как следует расскажет об увиденном своему королю.
Посольство скрылось из глаз. Почти стемнело. Собираясь покинуть башню, Синан как бы невзначай спросил:
— Послушай, мне показалось, или на самом деле там, на стене, среди прочих, стоял наш удачливый Исмаил?
— Ты не ошибся, повелитель.
— Он был лучшим среди моих слуг. Силен, ловок, и, главное, умен. И теперь он там, на дне этой мокрой пропасти…
— Позволю не согласиться, о повелитель. Удачливый Исмаил в раю, среди гурий, как и всякий, умерший по приказу Старца горы.
— Хвала Аллаху.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ЗА НЕСКОЛЬКО ЛЕТ ДО ОПИСЫВАЕМЫХ СОБЫТИЙ
Водная гладь пруда была усыпана крупными лепестками царского жасмина. В лучах клонящегося уже солнца посверкивали легкие пушинки — это «линяет» нильский лотос. Легкой, едва заметной кисеей была сейчас накрыта вся дельта. Осень.
Именно осенью, навещал свои египетские владения султан Аюб. Летняя жара здешних мест была непереносима для его старческого организма. Не нравилась ему и здешняя сырость. Выросший в горах южной Каппадокии, он скучал и страдал среди плоских водных пространств, туч мошкары и затхлых камышовых теснин. Только в середине октября воздух просветлялся и очищался от малярийной одури, и даже на островах дельты можно было вздохнуть полной грудью.
Султан Аюб лежал на широкой террасе, покрытой коврами, за его спиной высились два суданских негра с широкими опахалами из перьев птицы галаиз. Ступенькой ниже примостился писец. Он не решался смотреть в сторону своего господина, но вместе с тем умудрялся следить за ним, готовый предупредить любое его желание.
Дворец дель-Арсу, который выбрал для своего отдыха султан, построили еще во времена Птолемеев, так, по крайней мере, утверждали местные александрийские книжники. Кажется, они хотели произвести впечатление на султана. Но для истового, правоверного мусульманина все, что происходило до рождения Пророка представлялось ничем иным, как сказкой. И Рустам, и Искендер двурогий существовали в ней на равных правах. Птолемеи же, равно как и еще более древние правители, были ничем иным, как бледными и все более бледнеющими тенями.
Из-за колоннады за спиной султана появился мягко ступающий человек в парчовом халате и, склонившись к уху повелителя передней Азии, доложил, что прибыли во дворец наследник престола принц Саладин и брат султана Ширкух. По выражению глаз господина, Камильбек, глава телохранителей, понял, что ему делать.
Султан удобнее устроился на подушках, он чувствовал, что волнуется. Это еще отчего бы? Ведь записано: всякий человек есть благодать Аллаха тебе, сердце твое да возрадуется всякому, кто встретится на пути. Отчего же тогда сердце правителя начинает возбужденно биться при виде одного из подданных, хотя бы это и был его родной сын? Не есть ли в этом зачаток несправедливости и старческой слепоты?
Нет, подумал с облегчением и даже удовлетворением султан, когда принц Саладин предстал перед ним. Принц был достоин тех отцовских чувств, которые возбуждал. Он уже достиг зрелых лет для командования войском, и подходят годы, когда он созреет для управления страной. В облике его чувствовалась кровь матери-горянки — черные волосы, орлиный взгляд. Он был не слишком, не ослепительно красив, но статен, и обещал стать могучим. Первый пламень юношества уже слетел с него, и, хотя было заметно, что он человек действия, а не рассуждения, скорее можно было сказать, что он решителен, чем горяч, настойчив, но не агрессивен.
Старый вояка Ширкух тоже имел внушительный вид, и по праву носил прозвище «меч династии». Он был учителем принца в ратных делах. Правда, в недалеком будущем, слава его несомненно должна была померкнуть в лучах того величия, что обещал достигнуть племянник. И будь Ширкух хоть немного интриганом и завистником, у него были бы все основания что-нибудь замыслить против своего слишком великолепного и удачливого родственника.
Гости расположились на коврах подле султана, слуги им заботливо подоткнули под бока маленькие атласные подушки.
Они уже встречались все вместе после похода дяди и племянника в Йемен. Все, что нужно и интересно было рассказать о подвигах того и другого, было уже рассказано, и поэтому некоторое время все возлежали молча. Султан смотрел своими черными, не потерявшими до старости свою силу и зоркость глазами, на полет папирусового пуха в медленно меркнущем воздухе, и думал о текучей природе времени. Когда-то его отец, султан Шади, позвал его к себе, веселого и сильного принца Аюба, и спокойно сообщил, что настало ему, Шади, время уходить. И, стало быть, пришло время по совести и закону распорядиться остающейся в этом мире властью. Ибо ни одна ее крупица не могла быть перенесена в небесные угодья Аллаха. Это было так недавно. Султан не жалел о том, что время протекло так быстро, хотя при взгляде на летящий пух ныла какая-то паутинка в сердце. Аюб жалел о том, что не запомнил тогда дословно речь отца, он был бы сейчас избавлен от мучительной работы по выдумыванию собственных слов. Даже смысл жизни одного, самого ничтожного человека, невозможно втиснуть в рамку короткого изречения, а смысл царствования?
Султан вздохнул и начал говорить:
— Саладин, когда ты взошел на эту террасу, я предавался размышлениям. И размышлял я о тебе. Ты достиг зрелых лет для командования войском, и твой дядя неоднократно подтверждал это. Ширкух согласно наклонил голову.
— Теперь приближаются годы, когда ты созреешь для царствования.
Аюб замолчал, над террасой нависла тишина, замерли даже опахала в руках негров. Даже крики нильских корабельщиков, доносившиеся с речной излучины, застыли в воздухе.
— Давно я уже думаю, что тебе сказать в напутствие. Какую открыть тебе тайну. Ведь, кажется, она должна быть у каждого, кто правил.
Султан опять помолчал, выстраивая свои мысли.
— Ты все знаешь о наших землях, ибо исходил их вдоль и поперек. Ты все знаешь о наших воинах и они, слава Аллаху, готовы идти за тобою хоть в горы, хоть в море. Казну тебе откроют и покажут после моей смерти. Друзья твои известны тебе с детства. На тех, кто не предавал тебя никогда, ты можешь положиться всегда. Так говорил твой дед. Так вот, я подумал, что окажу тебе наилучшую услугу, если познакомлю тебя с твоими самыми сильными и хитрыми врагами.
Принц слушал отца, опустив голову, как бы рассматривая узор, вышитый на подушке. При последних словах он поднял глаза и в них мелькнуло удивление.
— Именно так, ты не ослышался, Саладин. И если удивляешься, то удивляешься напрасно. Кроме того, ты напрасно думаешь, что тебе отлично известно то, о чем я собираюсь с тобой говорить. Признайся, ведь ты подумал о франках-назореях.
Принц кивнул.
— Клянусь знаменем пророка, мне трудно представить, что у правоверного мусульманина могут быть более злые и более хитрые враги.
