Сила его порыва разбилась об этих людей, как волна, ударившая в скалу.
Босилков сел на принесенный Лисаветой стул. Глухой и чуждый всему окружающему, он не смел поднять глаза, сознавая, что сейчас каждое его слово будет ложью.
— Вы прямо из города? — спросил мельник, усаживаясь против будущего зятя.
— Из виноградника… — Пообедал там… даже вздремнул. Я каждую субботу прихожу сюда отдохнуть, — ответил Босилков и испуганно умолк, будто решающее слово было уже сказано.
— И то дело, — весело одобрил Спасков. — Здесь можно и над каким-нибудь запутанным делом поразмыслить, и развеяться — смотришь, в голове-то и прояснится. На свежем воздухе человеку и мысли другие приходят. Я, когда мельницу строил, дома вовсе усидеть не мог.
На коня — и сюда. Поскачешь немного — глядишь, и решение готово. Потому что — так и отец ваш говорит — всякое дело должно быть правильно задумано. Мы с ним и сейчас неразлучны, а как станем сватами, так уж совсем никакого обмана меж нами не будет: и я его зубки знаю, и он мои. — Спасков затрясся от громкого смеха.
Босилков приличия ради улыбнулся. Внезапно мельник перестал смеяться. Неприятное лицо со множеством расходящихся к вискам морщин стало опять любезным и почтительным. Только голубые, хитро-холодные, чуть прищуренные глаза сохранили свою лукавую веселость.
Лисавета бросала на судью быстрые, кокетливые, полные преданности взгляды. Ее белое лицо сияло от счастья. Босилков старался на нее не смотреть.
«Ни капли не стесняется… Неужто и вправду влюбилась? — спрашивал он себя. — А может, гордится, что выходит за судью…»
— А зачем вам друг друга обманывать? — неожиданно повернулась она к отцу, удивленно вскинув серповидные брови.
— Это уж так говорится. На обмане весь мир стоит. Одно затеваешь, выходит другое, вот и получается, что тебя надули. — Он взглянул на Босилкова и добавил:- Ну кто бы мог подумать, что в зятьях у меня будет сам судья, а он, гляди-ка — здесь сидит.
И снова засмеялся.
«Они уже считают меня своим, — вдруг понял Босилков. — Нет, не бывать этому! Не нужно мне их богатство! Не могу, не могу!» И, стремясь найти в себе силу, чтоб уйти от искушения, попытался вспомнить, как стоял на террасе и смотрел на мальчика. Но картина эта, видно, уже потеряла над ним власть — прежнего, чистого и восторженного чувства так и не возникло. Чудесный образ ребенка показался ему нереальным, как отзвук какого-то смутного сна.
Напрасно он пытался оживить в душе эту картину. Все его старания только усиливали тоску, доводя ее до отчаяния.
Мать Лисаветы принесла тарелку с персиками. Мельник начал хвастаться своим виноградником. Босилков слушал, но не понимал ни слова. На губах его дрожала неуверенная робкая улыбка, которую Спасков объяснил застенчивостью.
После персиков и кофе он встал и повел судью осматривать виноградник.
— Вон какие здоровенные, — говорил он, указывая на лозы. И так повсюду: войдешь — потеряешься.
Босилков покорно шел за ним следом и рассеянно смотрел по сторонам. Глядя на широкую спину будущего тестя, он чувствовал, как в нем подымается презрение к самому себе.
«Скажу, что не могу, — думал он, — и будь что будет!» Но не в силах решиться, все шагал и шагал вслед за мельником по рыхлой сухой земле.
Вдруг мельник остановился и, заглянув судье в глаза, взял его за локоть:
— Все это, что вы тут видите, можно считать, ваше, — сказал он. — И еще кое-что найдется. Лвдокат, отец твой, знает. Когда-нибудь все тебе достанется. Вместе с мельницей около двух миллионов. Одна у меня дочка-то.
В голосе его дрогнула нотка гордости и родительской нежности.
— Вы там уж как-нибудь подладьтесь друг к другу, живите дружно. Ты человек умный, а у нее характер податливый. — И он медленно провел толстыми пальцами по руке судьи от локтя до кисти, словно проверяя ее крепость.
Босилков не отдернул руку, но весь сжался от прикосновения чужих пальцев.
— Так? — спросил Спасков, усмехаясь и глядя ему прямо в глаза.
— Так, — против воли ответил Босилков, смущенный твердым и решительным блеском его глаз.
— Ну, ты и сам все понимаешь. Что ж, тогда в добрый час, — сказал мельник и, отпустив его руку, направился к дому.
Босилков последовал за ним. За темными силуэтами двух развесистых лип пылала в закатных лучах островерхая крыша дачи. Листья деревьев трепетали, казалось, деревья тянут к солнцу руки. И Босилков почувствовал, что воспоминание о тех, пережитых днем минутах оставляет его, гаснет в душе. Тоска стала невыносимой и вдруг исчезла. Босилков остановился и приложил ладонь к пылающему лбу.
Показалось, что все пережитое им сегодня на даче случилось давным-давно и что было это чем-то вроде болезни, от которой он почти совсем оправился.
«Просто кошмар какой-то! Сон! — воскликнул он про себя. — Ложь, пустые мечтания, мечтания о мечте!»
Мельник удивленно оглянулся.
— Ты что, споткнулся? — спросил он.
Судья кивнул.
— Я сейчас в город, а вы тут потолкуйте.»
Через несколько минут Спасков и вправду ушел. Жена отправилась его провожать. Босилков стоял на террасе рядом с Лисаветой и молчал.
— Как вы рассеянны, — с ласковым укором сказала она.
— Устал.
Лисавета придвинулась и доверчиво коснулась его плечом. Оба молчали, прислушиваясь к своему дыханию.
Тогда, зная, что выглядит смешным, Босилков неловко и неохотно поцеловал ее в лоб. Лисавета порывисто прижалась к нему и с готовностью подставила лицо. Босилков поцеловал ее, потом, зажмурившись, еще и еще раз, чувствуя, как твердые девичьи губы ищут его рот.
Темнело. Чернели перед домом высокие кудрявые лозы. В сумерках они напоминали привязанных к кольям зверей. Где-то совсем близко потрескивала цикада.
Босилков вслушался в скрежещущий звук, напоминающий о чем-то давно минувшем, старом, как земля. Напряженно прислушался к самому себе. На душе было тихо и спокойно. Только где-то в самой ее глубине дрожала боль.
— Мне кажется, мы с вами знакомы давным-давно, — сказала Лисавета.
— Да, давно.
Босилков пришел в себя и, чтобы совсем заглушить память о тех минутах, принялся рассказывать о том, как он влюбился в нее с первой же встречи. Он говорил рассеянно и торопливо, а невдалеке по- прежнему звенела цикада.
«Все-врешь, все-врешь!»- как будто бы выговаривала она, но Босилков уже твердо решил ее не слушать.
Измена
© Перевод Л. Лихачевой
На железнодорожную линию обрушилась скала, и наш поезд остановился, ожидая, пока путь будет расчищен.
Шел дождь. В темноте сновали железнодорожники с фонарями в руках. Где-то стучали, слышались голоса, команды и шипение локомотива.
