– Коэльо плохой писатель, – сказал Алекс. – Я, конечно, тоже плохой, но все-таки лучше Коэльо. По крайней мере, стараюсь не выдавать расхожие истины за поиски Бога.
«Кто такой этот самый Коэльо?» – подумала Фия.
«Вот так номер», – подумала Аня.
«Куда я попал», – подумал Алекс.
– Так вы и есть, значит, этот самый писатель, – после некоторой паузы протянула Аня. – А я вас и не узнала. Ну, Ксань, ты даешь! Я сейчас в блог выйду, всем расскажу!
– Только посмей, – пригрозила Фия и стрельнула в Алекса глазами. – Мы просто ужинаем. Мы вчера прилетели и сегодня решили отдохнуть, вот и все!
– Вы не помните, Аня, ваш начальник в тот вечер, когда его убили, никуда не собирался?
Она пожала плечами:
– Нет. Ну, я не помню. А что такое? Убийцу уже нашли! Какой-то ненормальный! Он сам приехал и во всем признался. Его сразу и задержали!
– Вы уехали после него?
– Вам это для романа надо?
– Для романа, – признался Алекс. – Для детективного. Я решил писать детективные романы под псевдонимом Марина Покровская!
– Да ладно! Вот смех! Оно вам надо – детективы писать? Их сейчас только ленивый не пишет!
– А ты где стриглась? – вдруг встряла Фия. – Все там же, у своей Наташки?
– А что? Ты тоже хочешь?
– Мне нельзя, у меня имидж!
– У меня тоже был имидж, пока шеф был жив! А теперь у меня все другое, другой имидж, и шеф наверняка тоже будет другой!
– А вам его жалко? – опять пристал Алекс.
Ему этим вечером почему-то было очень важно, чтобы о Сергее Балашове хоть кто-нибудь искренне сожалел.
Маня сожалела, конечно, но от Мани он… освободился.
Девушка-эльф пожала плечами:
– Ну да, жалко, конечно! Но все это уже не мой вопрос! Я все свои вопросы решила! Ксанька, ты молодец! Звякни вечерком, я тебя о чем-то спрошу!
– Ну, я не знаю… – и Фия повела глазами в сторону Алекса. – Как получится.
– Ну-ну. Желаю удачи. – И эльф упорхнул.
– Слава богу, – сказала Фия и посмотрела Алексу в глаза. – Так вот. Если вам понадобится солистка, то вы, как автор, должны будете сказать Корсакову, что таковы ваши условия…
– Мне не нужна солистка и условий никаких не надо, – перебил Алекс. – Ксаня, душа моя, я прошу прощения. У меня больше нет сил. Никаких. Честно.
И попросил счет.
В тесной комнатке с железной решеткой на единственном окне воняло невыносимо, и Маня никак не могла понять, чем именно воняет, а ей казалось очень важным это понять.
Она все время крутила головой в разные стороны, пересаживалась так и эдак на узком железном табурете, рассматривала стены, хотя рассматривать было совершенно нечего, и в конце концов пнула Митрофанову в бок.
– Кать, чем так воняет?
– Ничем не воняет, сиди спокойно.
– А почему ты шепчешь?
– Не знаю, – прошептала Митрофанова.
За глухими стенами комнатки шла жизнь, отчетливо здесь ощущаемая, непривычная и угрожающая. Где-то что-то гремело, как будто закрывались тяжелые надежные и острожные двери, топали чьи-то ноги, передвигались люди, раздавались окрики или команды, отсюда не разобрать.
Маня Поливанова вдруг встала и подошла к решетчатому окну.
– Вернись на место!
– А что, вставать тоже нельзя?
– Здесь ничего нельзя! Вернись, Маня!
– Я не могу, – призналась Поливанова и приподнялась на цыпочки, пытаясь рассмотреть, что там, за решетчатым окном, и, конечно, не рассмотрела. – Кажется, у меня развилась клаустрофобия.
– Нет у тебя никакой фобии, – объявила Катя, деловая женщина с нервами – стальными канатами. – И сядь ты, ради бога, на место!..
За стеной отчетливо прогрохотало, взвизгнули дверные петли, высоченная Поливанова метнулась и села на табуретку очень прямо.
Они с Митрофановой переглянулись.
Снова загрохотало, зазвенели ключи, и тяжелая металлическая сейфовая дверь распахнулась.
Людей, вошедших в комнатку, ни Маня, ни Катя не узнали. Один был в форме, а второй в гражданском.
– Получите родственника, – весело сказал тот, что в форме, и подтолкнул того, в гражданском. – Садись.
Гражданский пробормотал:
– Спасибо, – и медленно опустился на табуретку с другой стороны пустого стола, а второй стал деловито снимать с него наручники. Позвякивали ключи.
– Володя?.. – пробормотала Митрофанова, не веря себе.
– Вы тут не особо, ладно? – вмиг став озабоченным, попросил тот, что в форме. – Нет, говорите, сколько хотите, раз уж и полковник, и следак разрешили, но под трибунал никому не охота!
– Ну, конечно, конечно, – заговорила Маня Поливанова ласково. На Берегового она старалась не смотреть. – Когда вещи вернут, я вам книжку подпишу, хорошо? У меня в портфеле есть книжка. Ваша мама наверняка читает!
– Мама-то? – Он просиял. – Мама читает! Но лучше тогда мне, ладно? Прямо по фамилии и по званию! А я ей пошлю, она гордиться будет! Ну, вы того, разговаривайте с родственником. Можно.
Он шагнул к двери, остановился и окинул всех троих специальным придирчивым взглядом.
– Если чего, я рядом, сигнализируйте!
Снова заскрипели петли и сильно грохнуло железом по железу.
Незнакомый человек, похожий на Берегового, вздохнул и медленно, одну за другой, выложил на стол руки.
– Я не убивал никого, – сказал человек. – Здравствуйте, Марина. Здравствуйте, Катя.
Маня Поливанова, последние десять лет писавшая детективы под псевдонимом Марина Покровская, не могла себе представить, что за три дня возможно так измениться.
Про это не было написано ни в одном романе. Видимо, потому она и была не готова.
– Нам разрешили свидание, – выпалила она шепотливой скороговоркой и оглянулась по сторонам, оттягивая момент, когда придется посмотреть на него прямо. – Предполагается, что мы ваши сестры и пришли поговорить.
– Давайте поговорим, – согласился человек, бывший три дня назад Владимиром Береговым, начальником IT-отдела издательства «Алфавит».
– Володя, что случилось?! – Это спросила Митрофанова.
Как видно, нервы на поверку оказались не стальными канатами, а ватными комьями, потому что голос ее отчетливо дрожал.
Береговой улыбнулся и вдруг стал очень похож на свою мать, Елену Васильевну. Катя вздохнула с облегчением и перестала трястись. На первый взгляд зубы целы, и он все еще может улыбаться.
– Ничего особенного не случилось, – сказал Береговой. – Меня обвиняют в убийстве Сергея Балашова. Знаете такого телевизионного ведущего? Наверняка знаете! Я нашел его труп у себя в багажнике.
Маня Поливанова за несколько секунд успела прийти себя. Она помнила все наставления Никоненко – никаких фамилий, особенно милицейских-полицейских, особенно тех, кто помогает, тем самым нарушая все
