Девушка лет двадцати

– Вам чего? – спросила она.

Китти спокойным, как ей казалось, тоном принялась излагать то, что намеревалась, Сильвия опустилась на валик кушетки. Последняя, как почти вся мебель вокруг, казалась одновременно и новой, и какой-то помятой, как будто, едва эту мебель привезли, кто-то прогулялся по ней в футбольных бутсах. Кроме того, мой взгляд отметил несколько плакатов по стенам (в том числе один огромный, неплохо полиграфически исполненный, с изображением голой задницы), картонную коробку, вмещавшую, по- видимому, штук сто электрических лампочек, блюдо со множеством монеток достоинством в один или три пенни, и еще я ощутил преобладание вокруг запаха, который уловил еще при первой нашей встрече с Сильвией. Сейчас на ней самой не было ничего, кроме длинного, со множеством пуговиц, домашнего халата. На вид довольно чистого.

– Я взываю к вам! – К этому моменту Китти снова впала в свою обычную патетическую манеру. – Это – последнее, что мне осталось. Бороться с вами я не могу, предложить мне вам нечего. Единственное, что я могу, это умолять вас понять, какое несчастье вы приносите четверым ни в чем перед вами не повинным людям.

– Это кто же такие?

– Двое детей Роя, наш общий ребенок и я.

– Его вы в этот круг не включаете?

– О нем не мне судить.

– Уж это точно! Так вот, судя по тому, как он описывает свою домашнюю жизнь, я бы сказала, ему до вас до всех как до лампочки, не понимаю, почему мне должно быть иначе.

– Это не так! – вмешался я. – Он…

– Прошу вас, Дуглас! – оборвала меня Китти.

– Отвали! – припечатала Сильвия.

Обе произнесли это походя, не поворачивая головы.

– И нечего хорохориться, леди Вандервейн! Нечего передо мной королевой выставляться! Не перед телекамерой. Говорите нормально, если можете. Что там у вас еще?

Китти тут же поубавила свой царственный тон:

– Хорошо, не вижу для вас оснований заботиться обо мне, подумайте о детях!

– Думаю. С одной я уже встречалась, эта пусть катится ко всем чертям, мне до нее никакого дела нет. Остальных я даже не видела и видеть не желаю!

– Если ничего понимать и слушать вы не желаете, я бессильна!

– Уж это точно! К слову сказать, все я прекрасно понимаю и даже послушать не прочь, только здесь это роли не играет.

– Неужто вам безразлична судьба шестилетнего ребенка, которого бросает собственный отец?

– Так ведь у него же все-таки есть мать! И после ухода Роя вы ему будете нужны еще больше, значит, вы с пользой употребите свое время, верно?

Изобразив достаточно красноречивое, но вместе с тем (как мне показалось) достойное похвалы усилие, Китти совладала с собой:

– Неужели я даже не могу просить вас продолжать… оставаться с Роем, видеться с ним, сколько вам нужно, но только не уводить его, не лишать его семьи?

– Почему не можете? Можете.

– Я очень прошу, я умоляю вас подумать над моим предложением! Два года я делила Роя с его первой женой, и, поверьте, это не так уж плохо. Вы бы могли…

– Да просто вы знали, что побеждаете, – заявила вполне резонно Сильвия. – Если он сейчас ко мне не уйдет, для меня это будет поражение, мне это не подходит. Нет, так не пойдет!

– Ну, умоляю вас! – Китти со слезами на глазах сжимала ручку своего зонта, вселяя в меня страх, что еще немного, и она бухнется на колени. – Пусть он живет у вас и просто навещает нас по субботам и воскресеньям! Скажем, два раза в месяц. Ведь это совсем не так много. Вы бы… вы бы смогли подумать на этот счет?

– Угу. Подумаю.

– О, спасибо, большое спасибо!

– Не за что, не за что! Все, уже подумала. Не согласна!

И Сильвия расхохоталась. Как всякому, кто наблюдал ее больше двух минут, мне вынести такое было довольно легко и я уж был готов к чему-то подобному, но этого смеха Сильвии для меня оказалось достаточно, чтобы я внутренне поклялся себе, прежде чем хотя бы раз усмехнуться на людях, сперва подумать, насколько гнусно это может выглядеть. Китти отпрянула как ошпаренная или как человек, читавший про такое только в книге.

– Вы его любите? – вскричала она.

– Ну, люблю, – сказала Сильвия. – Пожалуй; наверное, да. Насчет любви к людям я не очень, никогда особо не брала в голову, но… думаю, что люблю.

– Вы… вы… вы не способны любить!

– Может, и не способна – тут вы, наверное, правы. А может, и способна. Но все равно, это никакого значения не имеет в данном случае, верно? Какая я ни какая, он предпочел вам меня и потому бросает вас и уходит ко мне, вот и все, и добавить нечего. Он так хочет, и я так хочу, значит, так и будет.

Очередное проявление рассудительности у Сильвии звучало и выглядело вполне естественно, гораздо более естественно, чем когда бы то ни было случалось с Китти. Беспристрастный свидетель их диалога, скорее всего, принял бы в целом сторону Сильвии, не будь он безразличен к родному языку. Однако эта высокая оценка слегка заколебалась, когда Китти произнесла с красноречивой патетикой и в голосе, и на лице, и в стати:

– Нет, в это совершенно невозможно поверить! Теперь, когда я сама увидала, что вы собой представляете, клянусь, я не могу поверить! Что может найти в вас мужчина, обладающий хотя бы толикой здравого смысла, или вкуса, или способности разбираться в людях!

– Китти, ради бога, пошли отсюда! – сказал я.

– Чего проще, – ответила Сильвия, – сейчас покажу!

Сдернув через голову свой халат, она швырнула его на тахту. Под ним оказался лифчик и узенькие, не столь чистые, как халат, трусики; все это также было немедленно сброшено. Лицо Китти изобразило неподдельный ужас. Понятия не имею, что изобразилось на моем. Тело Сильвии не способно было внушить мне мысль о красоте, или здоровье, или сходстве, или несходстве с другими женскими телами, потому что его венчала голова Сильвии с лицом Сильвии и потому что оно принадлежало Сильвии, – мне это было предельно очевидно; единственное, что я заметил (или просто отметил), – это юное тело. Насколько я мог судить, фигура у Китти, пожалуй, почти не изменилась со временем и, если присмотреться попристальней, по всем статьям превосходила фигуру Сильвии; и все же я прекрасно понимал, что в данной ситуации это уже помочь ей никак не могло. Одновременно меня охватила дрожь от ощущения во всем этом чего-то гомосексуального.

– Вот что он во мне нашел! – провозгласила Сильвия. – А теперь вон отсюда, старая каракатица, пока я тебе не наподдавала!

Сильвия двинулась на Китти, та замахнулась на нее своим зонтиком; всякий зонт потенциально опасен, как копье, но малоэффективно использовать его в качестве дубинки. Легко увернувшись от удара, Сильвия сцепилась с Китти. Выйдя из ступора или поборов брезгливое чувство возможного прикосновения к Сильвии, я ринулся их разнимать. Сильвия двинула мне коленом в пах, после чего я примерно на полминуты выбыл из строя, как сквозь пелену слыша шум борьбы и гневные выкрики Китти. Затем – стук упавшего тела. С трудом приоткрыв веки, я увидел Китти в полураспластанном положении, полуприжатой к полу коленями сидящей на ней Сильвии. Действие застыло на этой точке на несколько мгновений, но тут взгляд Сильвии, крутившей по сторонам головой, упал на некий увесистый, из какого-то камня с прожилками и величиной с человечью голову предмет в метре от нее на низеньком столике, с виду похожий на абстрактную скульптуру в форме кома. Она потянулась с колен за этой штуковиной, не давая Китти вырваться. Поднявшись, я сделал шаг вперед и обеими руками схватился за руку Сильвии выше локтя. Мгновенно с силой дернул и резко повернул, после чего отпустил, даже в этих обстоятельствах отметив, что позаимствовал у борца с немецкой фамилией, а также у того Нечто с острова Борнео этот прием,