пошла на прямых ногах, чуть приподнявшись на цыпочках. Настолько чуть, чтобы не видно было, что я стараюсь имитировать походку на каблуках. Господи, только бы не показаться смешной! Господи!..
Я так старалась на коротком участке из комнаты до входной двери выработать приемлемо изящную (хотя бы не смешную) походку, что совершенно забыла спросить «кто там» (и тем более заглянуть в «глазок»), я встала напротив двери совсем на цыпочки, благо в фас не видно, что пятки приподняты, и, сразу щелкнув замком, потянула на себя дверь, едва не позабыв изобразить на лице обаятельную полуулыбку.
Я открыла дверь и...
И почувствовала себя героиней детективного романа.
Довольно банального романа.
До фига читала, как человек (обыватель) пишет детектив, а потом с ним начинают происходить события, аналогичные описанным.
Я моментально вспомнила, как в «Охоте на Змея» эксплуатировался прием дверных звонков от совершенно неожиданных визитеров.
Я абсолютно не ожидала увидеть за дверью милиционера.
Что? Вот этот пожилой мент с портфельчиком, как у Жванецкого (уважаю Жванецкого), с лицом обрусевшего Жана Габена (обожаю старый французский кинематограф), и есть друг автора, примчавшийся ченчевать дискету на синопсис, да?..
Нет, конечно.
— Здравствуй, дочка. Участковый Пилипенко я. Михал Фомич. Вот, гляди, вот мое удостоверение, читайте. Жалоба на тебя поступила, дочка, от соседей снизу по стояку. Шумишь по ночам, нехорошо, непорядок.
— Я?!.
— Может, и не ты. — Дяденька милиционер пожал погонами. — Может, и, того-этого, кто еще с тобой проживает, который после двадцати трех по батарее стучит. Может, зайти к тебе разрешишь представителю власти? — Не дожидаясь разрешения, он принялся вытирать ноги о коврик за порогом. — В дом, того-этого, пустишь?
— Проходите. — Я отступила и вспомнила, что, согласно легендам, вампиры не могут переступить порога без приглашения. И на секунду почувствовала себя героиней не просто детектива, а детектива мистического.
— Шинель куда... ага, вижу. Доча, портфельчик мой, того-этого, подержи. — Серая шинель и фуражка с красным околышем повисли на вешалке. — Ботинки снимать? Тапки дашь? Эка у тебя с кухни-то дует. Непорядок, того-этого.
— Не разувайтесь. В комнату проходите.
Мент взял у меня портфельчик и, оглаживая залысины, поперся в комнату. А я за ним хвостиком, шаркая тапочками.
— На диван сяду. Ты не против, доча?
— Садитесь.
— Чайник кипит, я выключу.
— Да, конечно. Чаю хотите?
— Не откажусь. Ты, того-этого, не суетись, я сам себя обслужу. — Он пристроил портфель на коленях и деловито приступил к самообслуживанию. — Ты садись, садись, доча. Кого в гости-то ждала, молодая? Жениха?
— Не гостя, а гостей жду. — Я уселась в кресло напротив нежданного милиционера.
— А чего врешь? Чашки-то две на столе.
— А я чая не пью.
— О как выкрутилась! Ладно-ладно, ты, того-этого, ты не тушуйся. Мне, того-этого, по званию положено заострять неувязочки. Я хлебушка с сыром съем кусочек? Разрешаешь? А то, знаешь, с утра, ни того-этого, в пузе, знаешь, булькает.
— Угощайтесь.
— Спасибочки, доча. А то у меня, знаешь, язва, ее, того-этого, кормить надо. — Он выбрал самый толстый бутерброд для своей язвы, открыл было рот, нацелившись на сыр с хлебом зубами, да передумал, прежде спросил: — Чего по трубе-то в неурочное время лупишь? Рассказывай.
Мент приступил к пожиранию бутерброда, а я к рассказу. Он шумно прихлебывал чай (четыре ложки сахара в чашку с пакетиком набухал), а я упражнялась в красноречии. Да, случалось, я не выдерживала и стучала по трубе, подавала сигнал меломанам сверху, что под ними люди живут. А сейчас я с упоением стучала пьющему мой чай участковому на верхних соседей и воображала, как этот хамоватый дядечка в милицейской форме задаст им перца.
— Живописно изложила, доча, — похвалил мент, дожевав бутерброд и потянувшись за следующим. — Достоверно рассказала, знаю я, отчего здесь у тебя такая слышимость. — Он указал свежим бутербродом на потолок. — Верхние ремонт делали и паркет, того-этого, заместо паркета ламинат без подложки ложили. А еще батареи поменяли и трубы меньшего диаметра в перекрытие, того-этого. Дурные люди — без подложки по ламинату ходить — только ноги морозить, даром, что батареи новые. А слышимость без подложки и с ламинатом, да еще и когда трубы не того диаметра в дырах бултыхаются, того-этого, слышимость, караул. Боковым-то ихним соседям ничего, того-этого. Дома эти из первой хрущевской серии, стены того, как в тюрьме. Толстые, кирпич хороший. Над ними которые живут, у тех паркет на утеплителе и трубы тютелька в тютельку. Над ними и с боков у них все звукоизолированно, хоть по-оперному кричи, а у тебя под ними караул. Такие дела, доча.
— Я вас правильно поняла — я единственная, кто страдает от их ночных пати, да?
— От чего?
— От ночных концертов.
— Все ты правильно поняла. Стены — во, паркет, того-этого, а ты поставь-ка на ламинат да еще и дырки в перекрытии, ты на это поставь колонки! Понятно, что у тебя внизу слышнее, чем у их самих будет.
— И что же мне делать?
— Ничего. Я все сам сделаю. — Он откусил кусок от свежего бутерброда, прожевал, проглотил, запил чаем. — За то мне и зарплату, того-этого, за поддержку порядка. — Он съел еще кусочек хлеба с маслом, с сыром. Обстоятельно, не спеша. — Ты только, доча, того-этого, заявление напиши: я, такая-сякая, прописанная по адресу такому-сякому, регулярно, того-этого, от верхних соседей. Ты напиши, а я им — ух! Бумажку с ручкой тебе дать? — Он отправил в рот остаток бутерброда и взялся за замки своего портфельчика.
— Видите ли, я прописана по другому адресу. Эта квартира моей тети, она сейчас в отъезде, и пока я здесь...
— Доча! — перебил мент, сглотнув, и скорчил такую рожу, будто ежа проглотил. — Ты кого паришь? Все так говорят — у тети живу, у племянника, у снохи, деверя, дедушки с бабушкой, а сами без регистрации, а которые, того-этого, ваще из Чечни. Раз, дочка, такое дело, давай-ка я твой паспорт посмотрю. Есть он у тебя?
— Конечно! — Я выпорхнула с кресла, порхнула к телевизору. Возле портативного «Шиваки» лежала моя косметичка и сумочка. С сумочкой в руках я впорхнула обратно в кресло, порылась в ней, в сумочке, и довольно быстро нашла его, паспорт. И вспомнила год 1993-й. Не в том смысле, что тот год, когда мне исполнилось одиннадцать, а «Змей меняет кожу», финал, законченный мною сегодня ранним-ранним утром. Вспомнила, как Змей бился за паспорт.
Участковый насупился, он очень придирчиво (даже несколько карикатурно) исследовал мой паспорт. Как будто я всучила ему фальшивку. Закончив разглядывание печатей на просвет, возвращая мне документ, он вздохнул. Я так и не поняла, то был вздох огорчения или удовлетворения (или оба сразу слились в единый вдох-выдох)?
— Нормально, доча. А то, знаешь, поступала ориентировочка на мошенницу с поддельными, того-этого. В нашей милицейской работе всякое, знаешь, случается.
— Знаю. Я занималась криминальной журналистикой, я про милицейскую работу много чего знаю.
