погонах», — и мой заступник оторвал (с хрустом!) погон от суконного плеча участкового. — Завтра утром, гражданин бывший участковый, — Игорь Палыч брезгливо бросил оторванный погон себе под ноги, — вы явитесь в службу собственной безопасности с повинной... Не слышу?..
— Так точно... — На пожилого Михал Фомича было жалко смотреть. Мне стало его СЕЙЧАС жалко, а раньше?.. Ему меня было жалко?! А?..
— Всего хорошего, гражданин, — Игорь Палыч похлопал его по плечу, задавая направление к выходу.
— Так точно... — Мент в одном погоне метнул в меня взгляд висельника и боком, на пуантах, серой тенью Винни-Пуха заскользил в прихожую. Дверь за собой он прикрыл беззвучно, точно привидение, призрак беспредела и произвола. А мне почему-то сразу захотелось оформить вышеупомянутый договор, переходить улицу только на зеленый и, вообще, стать образцово-законопослушной. И остро захотелось, чтоб таких людей, как Игорь Палыч, было побольше...
— Как состояние здоровья, боксер? — спросил Игорь Палыч у Гриши без всяких намеков на издевку или собственное превосходство.
— Попадало и покруче, — ответил Григорий вполне внятно и, в свою очередь, задал вопрос, который, конечно же, заботил его куда более собственного посттравматического состояния: — А вы кто все-таки такой?
— Сейчас расскажу. Рита, вы не возражаете, если я устроюсь в кресле?
— Садитесь.
— Вы, Рита, тоже присаживайтесь. Напротив устраивайтесь, рядом с молодым человеком.
Я пожала плечиками и с грехом пополам добралась до дивана, слава богу, не задев перевернутый столик и почти не испачкав туфельки. Села подальше от Гриши.
— Вы угадали, молодой человек, — начал мужчина в кресле, глядя на побитого Мастера, — я действительно Змей. — Игорь Палыч очень (очень!) старался избежать прямого попадания моего взгляда в свои скошенные зрачки. — Змей — мой бывший оперативный псевдоним. Это как воинское звание, которое к настоящему времени я уже перерос. Недавно меня пригласили в... э-э... на службу в, скажем так, одну совсем серьезную структуру. Настолько серьезную, что кадровики со скрупулезностью параноиков перепроверили всю мою подноготную вплоть до седьмого колена, как говорится. Помните, Рита, в прологе к роману, в самом начале, вскользь упомянута некая девушка, с которой расстался будущий особый порученец? — Он спрашивал меня, но не ждал ответа и продолжал смотреть на Гришу.
А Гришка глупо моргал, перебивать боялся и ничегошеньки не понимал. Ни фига Мастер не знал про роман, про пролог тем более, и я даже жалела его, дурака, немножно. Между тем Змей продолжал:
— Кадровики-маньяки выяснили, что у меня, оказывается, есть взрослая дочь. Я был в шоке. Я ломал голову, как бы познакомиться с собственной дочерью, все ей объяснить про себя так... э-э... так, чтобы она поняла. Я панически боялся, что прямой путь к единственному родному человечку на земле закончится тупиком, что девочка пошлет подальше новоявленного папашу.
Игорь Палыч... или Олег Викторович... Лучше — Змей. Пусть и устарел псевдоним, однако он его признал.
Итак, Змей замолчал, взял паузу, опустил глаза (перевел взгляд с глупого Гриши на загаженный пол), вздохнул, как бы набираясь сил для продолжения монолога. И, отлично понимая, что главное уже сказано. А придурок Гришка покосился на меня тупо. Дурак дураком! Только что мне было немножечко жалко дурака- статиста, ненароком оказавшегося в эпицентре душещипательного выяснения отношений, и вдруг я разозлилась на Гришку. Пуще прежнего. Еще больше, чем когда он вперся ко мне с тортиком.
— Мне помог друг, — вновь заговорил Змей, продолжая глядеть под ноги. — Друг пишет остросюжетную беллетристику и поднаторел в ремесле сюжетосложения. Естественно, кадровики мне доложили о дочери все, чего нарыли, я поделился исходной информацией с другом, и беллетрист придумал... э-э... драматургию знакомства с выпускницей журфака, у которой возникли весьма серьезные финансовые трудности. Так возник синопсис моих...
— Ты вкладывал деньги в конверт для негритянки?! — оборвала я резко Змея. Я и на него вдруг разозлилась. Я обратилась к нему на «ты» намеренно хамовато. — Аванс в конверт за литературные галеры кто отстегнул? Ты, да? Ты переоценил негритянский труд, да?
— Я хотел тебе помочь, — ответил он, силясь оторвать взгляд от пола.
— Спасибо большое! Теперь некоторые мои знакомые шепчутся, мол, я сплю с автором!
— Вы... — начал он и поправился: — Ты права, Рита. — И я почувствовала, с какой опаской он произнес это «ты». — Прокол вышел, извини. — Он на секунду поднял глаза, взглянул на меня. В его глазах отражалась надежда бездомной собаки на счастье. Робкая такая надежда. — Разберемся со сплетниками, — твердо пообещал он и попытался пошутить: — Если хочешь, с особой жестокостью разберемся.
И все-таки мы, бабы, поразительные существа! Недавно (совсем недавно!) я боялась поверить в сказку, узнавая в чертах лица этого симпатичного мне мужчины свои черты, и вот сейчас я превратилась в фурию, сейчас мне хочется крикнуть ему в лицо: «Змей подколодный, где же ты был раньше?! Раньше, когда мне так хотелось получить в подарок ОТ ПАПЫ куклу, чтобы ПАПА купил мне мороженое, отвел в первый класс, сводил в зоопарк! Ты был мне так нужен, а тебя не было!..»
Наверное, я бы что-нибудь этакое обязательно ему высказала и пренепременно на повышенных тонах и, может быть, со слезами-соплями, если бы неожиданно (я сегодня заикой стану!) не раздался стук в дверь. Во входную. Именно стук-тук-тук, а не звонок раздался. Не успела я как следует офигеть, а Змей поворачивает голову к прихожей и громко так:
— Входите, не заперто!
Я еще хотела (уже собиралась) возмутиться, дескать, раскомандовался тут, но и этого не успела. Меня переполнило изумление, когда в комнату вошли двое. Один — незнакомец в штатском, но с военной выправкой, второй — мой седобородый экс-начальник! Тот самый, который та-ак нагло кинул меня на деньги!
Человек, который советовал мне с сильным не драться, с богатым не судиться и от которого я услышала напоследок: «Пошла вон отсюда», выглядел офигительно! Из-под уличного пальто на меху торчали домашние треники с пузырями на коленях. Зимние ботинки надеты на босу ногу. В разрезе воротника виднеется застиранная футболка. Его выдернули (или, правильнее сказать, «взяли») прямо из дома! Ну конечно! Я всуе сболтнула Змею о том, что вылетела с работы без выходного пособия, думая о другом, я назвала машинально фирму, озвучила имя-отчество начальника как раз перед тем, как Змей пошел наверх разбираться с музыкой. Пока Змей топал по лестнице в одиночестве, он и позвонил кому-то из своих подчиненных и заказал, как пиццу с доставкой на дом, моего обидчика. Офигеть!..
— Объект доставлен, — сухо, голосом робота, доложил Змею сопровождающий седобородого субъект.
— Вы кого-нибудь узнаете из присутствующих? — еще более сухо обратился к «объекту» Змей... Нет! Нет!!! Хватит называть его (даже про себя) Змеем! Он — мой ОТЕЦ! Мой ПАПА! ОН! А я — его дочь! И я... Я его люблю, черт подери! Мы с ним похожи! Мы — одной крови! МЫ!..
Отец...
Папа...
Люблю...
Вот и слава богу! Вот я и пережила наконец в полной мере то, что по-ученому называется «катарсис». В полной мере ощутила ЛЮБОВЬ. Самую важную в жизни человека любовь — ту, которая НАВСЕГДА! Я открыла для любви свое сердце, я позволила себе окунуться в сказку, я...
Я витала в облаках, куда взмыла внезапно, точно ракета «Земля-Счастье», куда сорвалась моя девичья душа, и так далее, и тому подобные чисто бабские сопли-вопли, гораздо подробнее описанные более речистыми графоманками, а седобородый «объект» между тем ткнул в меня пальцем и заговорил обо мне в о-очень (ну вообще!) нелицеприятном тоне:
— Узнаю пигалицу на диване. Эта пигалица у меня работала, и, должен отметить, из рук вон плохо справлялась со своими обязанностями! Систематически опаздывала! Ее моральный облик вызывал сомнения! Я уволил ее, и коллектив вздохнул с облегчением. Я не первый год руковожу, и я разбираюсь в людях. Ничего хорошего про эту пигалицу сказать не имею права. Таких, как она, надо изолировать от общества и безжалостно перевоспитывать!
