— Кого вы ищите, синьоры? — с самым невинным видом поинтересовался спаситель Бошко.
— Тебя это не касается.
Матросы с руганью спустились вниз. Стражники тоже бранились, но особенно неистовствовали матросы. Они боялись за свою шкуру — ведь им несдобровать, если они вернутся на тартану без Бошко.
— Слушай, старик, — начал стражник. — Закройся на все запоры и никого к себе не пускай.
— Хорошо, раз вы велите.
Когда они ушли, старик вернулся в свою комнату и тотчас распахнул дверь нужника, где прятался Бошко.
— Ну как, молодой человек?
— Ничего.
— Продержись еще немного. Они вернутся, я их повадки знаю.
Он снова сел за стол и только принялся за свою скудную трапезу, состоявшую из хлеба и соленой рыбы, как снова услышал стук. Не мешкая, он отворил дверь и впустил стражников с матросами. Матросы помчались наверх, а стражники ворвались в комнату. Не найдя никого, все четверо удалились, на прощанье обругав хозяина последними словами.
Немного выждав, старик пошел освобождать Бошко из его заточения. Откинув доску, он протянул юноше руку, чтоб помочь ему выбраться из тесной деревянной коробки. И сделал это как раз вовремя, так как молодой человек едва не лишился чувств. Старик поставил доску на место, закрыл дверь и стал рассматривать своего гостя.
— Как мне вас благодарить? — пробормотал Бошко.
— Не надо мне благодарности, лучше поешь немного. Поди, проголодался. За тобой долго гнались?
— Не очень. К счастью, я моложе их и бегаю быстрее. Не то…
— В чем ты провинился? А ну, выкладывай начистоту!
— Поверьте, я ни в чем не виноват. Три дня назад меня посадили в тюрьму без всякой причины. А сейчас против моей воли повели на тартану. Да и капитан меня отпустил.
— Отпустил, говоришь? Что-то плохо верится в такое. Рассказывай как на духу. У нас есть время.
И Бошко рассказал своему спасителю все с того самого момента, когда во время шторма затонула их шхуна, и вплоть до той минуты, когда он ворвался в его жилище.
— Молод ты еще, — успокоил его незнакомец. — Жизни не знаешь, а тем более повадок наших заправил. Хитрости и коварства им не занимать, если они хотят кого-нибудь заставить на себя работать. Думаешь, они лучше обходятся с теми, кто рожден здесь, среди этих вонючих каналов? Ничего подобного! Венецианцы как огня боятся шпиков и доносчиков. Горе тому, кто не клонит головы перед сильными да перед богатыми. Простые люди, которых ты видел на площади или на улицах, могут свободно войти только в церковь. Да и то войти, а не сесть, где им хочется, чтоб молиться богу. Даже в божьем храме у народа свои места, у знати — свои. Ох уж эти синьоры! Так и стараются перещеголять друг дружку в наглости да бездушии, хитрости и лукавстве. Кому это лучше удается, тот скорее добирается до золоченых стульев, позолоченных тарелок, ножей, ложек и вилок. Только знай, ножки их золоченых стульев уже не так крепки, как прежде. Порасшатались малость.
— Откуда вам это известно?
— На то я и гондольер, чтоб все знать. Моя гондола хранит много тайн, а у нее от меня нет секретов. Знаешь, сколько каналов в Венеции? Сто семьдесят шесть. Нет такого канала, где не проходила моя гондола. Частенько перевожу я подвыпивших капитанов и матросов, которые возвращаются на свои суда то из таверны, то с попойки у какого-нибудь богача. А пьяные, они, брат, говорят много лишнего. Один сболтнет одно, другой другое. Если бог дал тебе хоть каплю ума, то из их пьяной болтовни можно многое почерпнуть. Но самое главное — умей молчать. Потому как…
— Ну и люди у вас!
— Думаешь, в твоей Боке лучше? Спроси-ка своих графов, за что венецианцы дали им землю и титулы? За красивые глаза? Как бы не так… Когда ты в последний раз был в Боке?
— Я не видел свою родину.
— Да, я забыл, что ты родился на шхуне. И никогда не был в Боке?
— Никогда. Извините, я до сих пор не знаю вашего имени.
— Джованни. А ты?
— Бошко.
«Тебе половина и мне половина»
Четыре дня и четыре ночи провел Бошко в доме своего спасителя. Здесь ему было несравнимо лучше, чем в тюрьме, и все же эти дни ожидания были для него мучительно трудными. Бошко просто изнывал от скуки и безделья. Если б у Джованни нашлась хоть какая-нибудь книга, чтоб за чтением скоротать время! Но в его убогом, полутемном жилище не было ничего, кроме старой кровати, двух-трех стульев и скрипучего шкафа. И Бошко волей-неволей целыми днями думал об одном — как ему отсюда уйти. Что ждет его? Когда Джованни возвращался домой, он всякий раз спрашивал его, есть ли надежда покинуть Венецию. И всякий раз слышал в ответ:
— Не вешай нос, юноша!
На пятый день Джованни пришел домой, напевая, как обычно, какую-то песенку. Бошко не понимал, как может петь человек, так много переживший в жизни. И лишь только Джованни положил на стол сумку с едой, Бошко обратился к нему:
— Скажите, пожалуйста, почему вы всегда поете, возвращаясь домой?
— Может быть, ты удивишься, юный мой друг, но я пою, когда мне хочется песней разогнать тяжелые мысли и заботы. Такое со мной бывает триста шестьдесят пять раз в году, столько, сколько несчастий выпало на мою долю. Песня помогает мне жить. Я себе пою, а люди думают, будто я не в своем уме, и жалеют меня, оставляют в покое, я имею в виду этих наших доносчиков и шпиков. У них есть дела поважнее, чем заниматься каким-то сумасшедшим. И еще кое в чем я должен тебе признаться. Когда ты ворвался в мою каморку, я был очень недоволен. Ты нарушил мой покой. Но теперь я так привык к тебе, что лечу домой как на крыльях. Ведь я давно забыл, как это хорошо, когда тебя дома кто-нибудь ждет. Это моя незаживающая рана. Я думал, было бы просто замечательно, если б мы всегда жили вместе, если б ты был мне вместо сына. Думая об этом, я не пел. Запел лишь тогда, когда вспомнил, что ты не можешь жить здесь, как птица в клетке, для того только, чтоб было кому меня встречать. Как ты думаешь, я и впрямь сумасшедший?
— Нет. Мне такое и в голову не приходило…
— И вот тебе еще одно доказательство того, что я в полном здравии. Я нашел капитана, владельца шхуны из Падуи, который возьмет тебя к себе своим помощником.
— Кто он?
— Он крупный купец, а контрабандист так еще покрупнее будет. Хочет торговать с арабами, да никак не найдет подходящего толмача. Я сказал, что есть у меня на примете паренек — и по-арабски калякает, и с судном управляется, что твой капитан, так он на радостях сунул мне в руку золотой. Вот, держи, — и Джованни извлек из глубокого кармана золотую монету. — Теперь слово за тобой. Согласен?
— Разумеется, согласен. Какое он мне положит жалованье?
— Насчет жалованья разговору не было. Но ты не волнуйся, не обидит. Предоставь дело мне. Сейчас главное — незаметно выбраться из Венеции. Отсюда пойдете в Будву. Там он намерен продать контрабанду. Уже несколько дней я тайком понемногу перевожу на его судно шелк. Гребу себе, пою и доставляю контрабанду.
— Кто его ждет в Будве? — спросил Бошко.
— Сообщники. Ты, конечно, не думаешь, что тамошние графы и купцы честнее наших негоциантов. Они тоже только и смотрят, как бы кого обмануть, увильнуть от таможенных пошлин. Не скрою, мне тоже
