документы...
— Кража произошла в самом селе...
— Да, но сейчас речь о другом. Скажите, почему вы сначала отказались от поездки, а потом согласились?
— Об этом вам лучше справиться у моего заместителя, Зико Златанова. Отказался, потому что у меня была масса незаконченных дел в институте, да и дома тоже. Я и предложил Златанову поехать вместо меня. Кроме того, как я понимаю, он пользуется бо?льшим, чем я доверием... — Йотов нахмурился, было видно, что последняя фраза причинила ему боль. Он взял себя в руки и продолжил:
— Сначала Златанов с удовольствием принял мое предложение. А в самый последний момент вдруг сказался больным и попросил, чтобы поехал я... Вообще-то мы с ним почти не разговариваем... По его доносу на меня в институте заведено дело... Почему Златанов отказался, не знаю. На следующий день, когда я, чтобы спасти положение, уехал, его видели гуляющим в парке. Мой сын его встретил. Может, он что-то знал и хотел меня просто скомпрометировать?
— Вы хотите сказать, что он знал о готовящемся преступлении?
— Нет, такое я не могу утверждать. Однако, разве не странно, что стремясь во всем и везде быть первым, он отказывается, и то в мою пользу, от приглашения министерства... Должен заметить, что к нему в институт иногда заходят неизвестные личности, и он старается побыстрее остаться с ними наедине...
«Интересно, — подумал Чавдар, — автор анонимного письма подчеркивает, что Йотова посещают сомнительные лица. Уж не хочет ли Йотов отвести от себя подозрение?»
Йотов, будто угадав мысли Чавдара, неожиданно заметил:
— Надеюсь, вы не подумаете, что я сваливаю свою вину на Златанова. Просто я хочу быть вам хоть в чем-то полезным... если смогу, конечно.
— Ну что вы! Мы ни в чем вас не подозреваем. Просто в этом случае много неясного.
Выгленов задал еще несколько вопросов, а потом вдруг спросил:
— А вы не могли бы мне сказать, как давно вы знакомы со Златановым?
— О, это длинная история... Но если у вас есть время, я могу рассказать.
Трифон Йотов начал свой рассказ со студенческих лет. Потом он поведал о поездке Златанова в Берлин, старательно избегая при этом упоминать имя их общего знакомого Эриха. «Это к делу не относится», — думал он. Рассказал и о недавней командировке в Париж, где они со Златановым поровну поделили деньги, которые дал ему брат Васил...
— Кто председатель комиссии, занимающейся расследованием в институте? — спросил его Чавдар.
Услышав в ответ, что комиссию возглавляет административный секретарь, он успокоил Йотова, сказав, что ему не о чем волноваться.
— Как же не о чем! — возразил Йотов. — Административный секретарь и Златанов — друзья. Во время войны они жили на одной квартире в Берлине. Ничего хорошего от этой комиссии я не жду. Вы только подумайте, Златанов обвиняет меня в том, что я-де присваиваю спиртные напитки, предназначенные для проведения банкетов. И комиссия считает это возможным. А мои попытки оправдаться считает необоснованными, классифицируя их как «уловки»...
— Вот вы говорите, что к нему приходят незнакомые люди. А к вам никогда не приходил кто-нибудь, кто бы мог вызвать подозрение?
— Никогда! — твердо ответил Йотов, однако Чавдар заметил, что он слегка покраснел.
Под конец Чавдар спросил Йотова, почему он рекомендовал Крачмарова для работы в Сухом доке.
— Да опять же по просьбе Златанова — они с Крачмаровым земляки.
Уходя, Чавдар поблагодарил Йотова за исчерпывающую информацию. Однако сомнение, закравшееся в душу, не исчезло. «Почему он покраснел, когда я спросил его о посещениях подозрительных лиц? И только ли земляцкие — связи Златанова с Крачмаровым? Нужно будет проверить результаты расследования комиссии, занимающейся делом Йотова в институте...»
27
Йотов еще раз проверил все расчеты новой схемы и остался доволен. Работу можно считать законченной. Документация готова, все пояснительные заметки — переписаны набело. Именно об этой разработке шла речь в письме брата. Надо было еще в прошлом году в Париже отказать ему, чтобы он не питал напрасно иллюзий. Но тогда его угнетало поведение Златанова по отношению к нему, и тот факт, что Евгений не прошел по конкурсу в университет... Йотов чувствовал себя в тупике и некому было ему помочь... Однако отдать брату новое изобретение...
Все произошло так быстро. Мадлен и Эжен уехали вечерним поездом, а Васил должен был лететь самолетом. В их распоряжении было всего несколько часов. Они встретились в вестибюле учреждения, где работал Васил. Златанов остался снаружи. Когда Трифон пожаловался, что Евгений провалился на приемных экзаменах, брат, недолго думая, предложил ему прислать сына на учебу в Париж. Он будет вносить оплату за обучение, а Трифон возместит расходы, отдав ему какое-нибудь новое изобретение с тем, чтобы запатентовать его во Франции на имя Васила. Вот тогда-то Трифон и обронил это коварное «подумаю»...
Йотов со вздохом убрал папку с расчетами в ящик стола, решив пойти в институт. Сейчас положение дел несколько изменилось. Здоровье Евгения улучшилось, он был освобожден от военной службы, работал, сумел подготовиться к экзамену и сдал его... Хоть бы результат был успешным! Тогда никаких сомнений — новое изобретение получит прописку в Болгарии! Если кто-то желает, может его купить!
Выходя из дому, он встретил дочку Гешевского.
— Дяденька Трифон, — спросила девочка, — а ваш Евгений принят в университет?
— Результатов еще нет, но я думаю, его примут, — ответил Йотов.
— А наш Златко принят! Такого компьютера,как у Евгения, у него нет, зато у папы есть связи и в университет брата приняли.
У Йотова перехватило дыхание. Он знал, что сын Гешевского поступал на тот же факультет, что и Евгений. И вот тебе на?! Уже принят... А ведь этот Златко стоял на учете в детской комнате милиции... Воистину, связи — великое дело... Теперь он будет учиться в университете, а его Евгений — еще неизвестно... Как расстроится Маргарита, когда узнает! Пошел дождь, но Йотов не замечал капель, стекающих по лицу. Глубокая обида переполняла его душу, он чувствовал себя подавленным, бессильным что-либо предпринять...
Домой он тоже возвращался пешком. Дождь все еще продолжался — тихий, мелкий — абсолютно невероятный для этого времени года. Витоша была окутана туманом. Из-за продолжительной суши листва с некоторых каштановых деревьев почти совсем облетела. Подхваченные легким дуновением ветерка, сухие листья с тихим шелестом падали на землю. Трифон ступал на них с безразличием, ощущая в сердце тупую боль. Первые осенние листья — как его надежда, сорванная ветром неправды и несправедливости.
Надо сказать, что Йотов с самого начала ничего особенного не ждал от этой встречи с административным секретарем, но глубоко в душе все-таки верил в справедливость. И хотя ему хорошо были известны старые связи Златанова с председателем комиссии, он питал надежду, что к нему отнесутся с должным вниманием и уважением.
Перед тем как отправиться в институт, он зашел на физический факультет университета чтобы справиться об Евгении. Секретарша любезно согласилась проверить списки принятых. Фамилии Евгения в них не оказалось. Надежды на то, что будут отпущены дополнительные места, не было никакой. С горечью в сердце Йотов переступил порог института и направился прямо к двери с табличкой «административный секретарь». С первой же минуты Джамбазский постарался продемонстрировать свое негативное отношение к нему. Не улыбнулся, не протянул ему руку для приветствия, не пригласил сесть, а лишь взглянул вопросительно, как будто не зная, зачем Йотов пришел. На вопрос Йотова, почему комиссия медлит с решением, Джамбазский резко ответил, что каким бы ни было решение комиссии, оно все равно не будет в пользу Йотова. И добавил: «Не лучше ли вам уйти по собственному желанию, не дожидаясь решения комиссии?» «Если кто-то и должен уйти по собственному желанию, так это Зико Златанов, — взорвался
