Записывая телефон, Диксон всеми силами старался уверить себя, что миссис Уэлч ничего не знает ни об одеялах, ни о тумбочке, так как в противном случае Маргарет, наверное, предупредила бы его. «А как мило, по-приятельски держит себя эта Кэллегэн», – подумал он.
– Готово! – произнес он в трубку.
– Нет, вы сногсшибательно любезны, – с жаром сказала девушка. – Боюсь только, что я веду себя как-то глупо, причиняю вам столько беспокойства…
– Вовсе нет. Я знаю, как это иной раз бывает. – «Уж мне ли не знать!» – мысленно добавил он.
– Во всяком случае, я очень вам признательна, право. Я просто никак не могла решиться…
Голос ее заглушили звуки, похожие на стук телеграфного аппарата, затем раздался глухой шум, как от ветра, – словно кто-то с силой дул в трубку, и женский голос произнес:
– Абонент, ваши вторые три минуты истекают. Продлить вам еще на три минуты?
Прежде чем Диксон успел открыть рот, Кристина сказала:
– Да, пожалуйста, не разъединяйте нас.
Шум, как от ветра, утих.
– Алло? – сказал Диксон.
– Я слушаю.
– Но ведь это влетит вам в копеечку?
– Не мне. Я говорю за казенный счет. – Она рассмеялась, и смех ее и на этот раз отнюдь не напоминал перезвона серебряных бубенчиков. В телефоне он звучал еще более немузыкально.
Диксон тоже рассмеялся:
– Надеюсь, все сойдет гладко. Просто подлость будет, если после таких приготовлений ничего не получится.
– Вот именно. А вы сами собираетесь на бал?
– Боюсь, что да.
– Боитесь?
– Дело в том, что я плохой танцор, и этот бал будет, вероятно, довольно тяжким испытанием для меня.
– Так зачем же вы идете?
– Теперь уже поздно, нельзя отвертеться.
– Как вы сказали?
– Я говорю, что, может быть, там все же будет что-нибудь занятное.
– Да, не сомневаюсь. Я ведь тоже плохо танцую. Никогда по-настоящему этому не училась.
– Но зато у вас, наверно, большой опыт.
– Нет, не очень большой, по правде говоря. Я не так уж часто хожу на танцы.
– Ну, значит, мы сможем посидеть вместе и поболтать.
«Не слишком ли много я себе позволяю? – подумал он. – Не следовало так говорить».
– Если я там буду.
– Да, конечно, если будете.
Наступила пауза, как всегда, предшествующая прощанию. Диксону стало грустно. Он только сейчас сообразил, что она вообще едва ли попадет на бал, хотя сама еще и не подозревает этого. И, значит, также мало вероятно, что ему доведется увидеть ее еще когда-нибудь. И обидно было думать, что все это зависит от Бертрана – от его честолюбивых, деловых, светских и любовных замыслов.
– Еще раз спасибо за помощь.
– Пустяки. Я очень хочу, чтобы вы приехали сюда в субботу.
– Я тоже. Ну, до свидания. Значит, вы позвоните мне попозже?
– Возможно. До свидания.
Он откинулся на спинку стула и надул щеки, стараясь представить себе ее. Она, конечно, сидит сейчас, как всегда, очень прямо на своем конторском стуле – как военный писарь, которому прибывший с инспекторским визитом маршал авиации бросил: «Продолжайте работать». А быть может, все совсем не так? По телефону было как-то на это не похоже. Она говорила проще, непринужденнее – так, как в те минуты, когда они сражались с одеялами. Впрочем, это телефонное Дружелюбие могло быть обманчивым и объяснялось просто тем, что он не мог ее видеть во время их разговора. Но, с другой стороны, ее суровость, быть может, тоже в какой-то мере обманчива? Просто у нее такой вид. Он полез в карман за сигаретами, и в эту минуту в дверях показался Джонсе ворохом бумаг. Верно, подслушивал?
– Разрешите вам помочь? – с преувеличенной учтивостью спросил Диксон.
Джонс понял, что, хочешь не хочешь, надо что-то сказать.
– Где он?
Диксон заглянул под стол, выдвинул верхний ящик, порылся в корзине для бумаг.
