Я стоял на улице. Пошел дождь. Я поднял руку. Меня занимало, сколько может стоить такси, ведь я отдавал себе отчет, что никогда не смогу попросить ни у кого сдачи. Конечно, я ненавидел себя за эти мысли, но у меня вдруг появилось так много всего, что я ненавидел еще больше: красавчика Грегори там, наверху, в своей сухой и чистой постели; прекрасную Джен там, наверху, с ним — пьяную и свободную; загубленную Урсулу, полуживую, которую, со свистом рассекая воздух, мчит сейчас по глянцево блестящим улицам «скорая», добрые руки человека в белом халате стараются привести ее в чувство, ее брат в пути.
II
Боже мой!
Кажется, я повел себя неправильно. Кажется, я опозорился. И я действительно «повел себя неправильно». Я действительно опозорился! Боже мой!
Должен, однако, сказать, что Теренс ведет себя в связи со всей этой историей убийственно старомодно. Он так дуется на меня, что, кажется, вот-вот лопнет. Глупый мальчик. Можно подумать, будто я чуть ли не сбежал с его женой, хотя — как я ему вполне откровенно признался — это была скорее ее идея, чем моя. Но он по-прежнему бледен как мертвец: я никогда не видел на его рыжеватой мордашке такого глубоко сосредоточенного выражения, такого решительного и жлобского… Плохо дело.
Видишь ли, в некотором смысле я готов поспорить, что все это было просто вопросом привычки. Всякий раз, когда наши сексуальные отношения с женщинами пересекались, Терри не смел и рта раскрыть насчет того, кто кому достанется, кто кого хочет, кто кому больше нравится. По сути, в подобных ситуациях он с готовностью брал на себя роль мальчика на побегушках, расторопного сводника, добровольно отказываясь от статуса самостоятельной сексуальной единицы с собственными запросами, обидами и достоинством. «Теренс, сходи позови тех двух девчонок… Вон там две девчонки, Терри, — сходи позови их… Сходи позови вон тех двух девчонок, Терри…» Что-то в этом роде. Вполне естественно, ему доставалась уродина (если и доставалась), либо, в тех редких случаях, когда девушки оказывались одинаково привлекательными, что редкость: красавицы выходят охотиться на пару с чудовищами (почему? достаточно взглянуть на меня и на Теренса), он
Я даже вынашивал сложные планы, дабы хоть как-то подбодрить Терри в этом смысле. К примеру, весной в городке появляются две богатые, предоставленные самим себе девушки. Не успеваю я вернуться на каникулы из Пирфорса, как меня — любимца и баловня взрослых — уже приглашают на долгие чаепития в отсутствие родителей. Я привожу с собой маленького Теренса — отчасти для его собственного удовольствия, отчасти чтобы избавиться от назойливой младшей сестры, которая не приглянулась мне из- за своего вечного стремления к соперничеству (к тому же я заметил у нее на ногах плотно прижатые чулками темные волосы, напоминающие препарат на предметном стекле микроскопа). Тем не менее она не обращает на Терри никакого внимания, пока не вмешиваюсь я и по секрету не обещаю обслужить неряху, если она будет благосклонней к моему другу. Победа достается мне нелегко и едва не вовлекает в неприятности.
Или еще: под моим руководством Теренс увивается за двумя довольно миленькими продавщицами из магазина кембриджского автовокзала. Через несколько минут обе девчонки уже гладят мои блестящие волосы, а Теренс сидит сгорбившись на краю скамейки с отсутствующей, вымученной улыбкой на своем грубом лице. Я игриво обещаю двум потаскушкам, что первая, кто проявит снисходительность к моему названому брату, будет первой на очереди, чтобы провести час наедине со мной. (Обещания обещаниями, но в то время я был предан своему школьному другу.)
Так оно обычно все и происходило, мы заключали нечто вроде контракта на сезонную работу. Следуя тому же соглашению, ему доставалась моя дорогая одежда, когда я из нее вырастал, отвергнутые и брошенные мной девицы, объедки с барского стола, которые он виновато извлекал на свет божий, словно из запретного ящика комода, гниющего на чердаке.
А как бы вели себя вы?
И вот он я… Позади — изматывающе утомительная неделя да еще эта чертова болезнь, из-за которой я не мог выбираться к своему другу Торке, а тут эта во всех смыслах приемлемая девица, которая только что не вешается мне на шею, и…
Послушай. Теренс только что выкинул какой-то глупый фортель, когда зазвонил телефон. Было уже за полночь, и все трое повернулись к телефону — одышливые смешки Т. разом прервались, — уставившись на него в некотором недоумении. Я впился взглядом в лицо Джоан (глаза ее стали фиалковыми в приглушенном свете комнаты), пока Теренс на заплетающихся ногах подошел к телефону и снял трубку, повернувшись к нам спиной и не видя наших оживленных глаз («Здравствуйте. Извините?»), глаз, которые уже искали друг друга по протянувшимся в воздухе скользким прохладным параллелям («Да. Кто?»), параллелям, которые уже казались набухшими тайной влагой («Она — что? Когда?»), влагой, которая уже блестела, как капли воды на утиных перьях, на выступающих частях наших тел («Где? Да, да. О господи, конечно»), тел, которые уже…
Бешеным рывком Теренс обернулся к нам. Он бормотал что-то об Урсуле и больнице.
— Я должен ехать, — неуверенно произнес он и, пошатываясь, двинулся к лестнице.
Но разве нам с Джун было до него?
Громко хлопнула дверь.
Я поднял указательный палец и медленно поманил ее к себе. Она повиновалась, завороженно раскачиваясь, загипнотизированная, ослепленная, прибитая. Она склонилась надо мной, как в первую ночь, на полуоткрытых губах застыла сонная сладострастная усмешка. Отлично.
— Сядь.
Первым делом — запустив руку в крутые завитки в нее на затылке — я стал обморочно медленно пригибать ее лицо к своему. Но затем быстрым, повелительным рывком я умело направляю ее губы — куда бы вы думали? — к роскошному, туго напряженному члену, который уже давно и свободно вздымался из складок моего кафтана (кстати сказать, кафтан у меня темно-бордовый, застегивается снизу доверху, а у шеи заканчивается забавным гофрированным воротником в стиле «паж»). Не знаю, кто из нас больше был в трансе, когда ее сморщенный ротик приблизился к моему царственному куполу: повинуясь моей твердой руке, лицо ее придвинулось почти вплотную, пока я, используя только естественный вес — мне даже не пришлось напрягать ягодицы, — прошелся по периметру ее губ. Бедная Джоан, ее ротик золотой рыбки обмяк от желания к тому времени, как я позволил ему, причмокивая, как бы в предвкушении чего-то сладкого (хотя, разумеется, под строгим контролем моей уверенной горячей руки), достичь цели и всласть присосаться, прежде чем я отвел ее голову назад и, приблизив к своему лицу, сказал:
— Хочу, чтоб ты разделась. Сейчас же.
Мне показалось, что девушке было непросто снова встать на ноги. Между тем я положил голову на локоть, наслаждаясь зрелищем. На ней была узорчатая тенниска и дангери. Она сбросила свои золотистые туфельки.
— Груди — в последнюю очередь, — уточнил я, ткнув указательным пальцем.
Первым делом, разумеется, последовали джинсы — Джоан, не очень изящно, сдернула их вместе с
