образован и не лишен чувства. Но он явно не годился. А Студент – по-настоящему сильный кандидат для тебя. Стоит только услышать голос.
– Он не может изменить голос. И я не понимаю разговора о кандидатах.
– Если он мог изменить акцент, то мог бы и умерить свой чертов рык. Во всяком случае. Вся ситуация очень проста, но и необычна. Простое всегда необычно. Сядь и слушай внимательно.
Симон села на огненно-красный стул из слоновой кости или ее заменителя, но с непостижимой и неожиданной быстротой постучалась и вошла пожилая негритянка. Она несла требуемое снаряжение.
– Вот здесь, Бетси.
– Да, мисс Мона.
Ронни яростно закурил. Он стоял у конторки. Поглядел на бумаги, с которыми возилась Симон, когда он вошел в комнату, и увидел, что это счета в конвертах, чековые книжки и несколько чеков, заполненных, но без подписи.
– Ты говорил, что я не помогаю маме, можешь убедиться.
Ронни заметил одну деталь. Он взял чек и счет к нему.
– «Титаник Фудс», – прочел он вслух.
– Это супермаркет.
– Тысяча восемьсот восемьдесят пять долларов девятнадцать центов. Куча продуктов, а вы приехали на той неделе.
– Это с прошлого апреля, – нетерпеливо сказала она.
– Да, верно. Давненько. И… чек ровно на тысячу восемьсот. Мало.
– Мы всегда так округляем.
– Как удобно. А если «Титаник Фудс» приплюсует восемьдесят и сколько там долларов в следующий раз?
– Не приплюсуют, если не хотят потерять маму как клиента.
– Понимаю. Но это… – Он уже и так сказал слишком много. – Ну, не мое дело.
– Уу.
Наступило молчание, только шуршала служанка. Она трудилась долго, не из-за дотошности, а из-за медлительности. Ронни вспомнил армейскую службу и понял, почему она так копается. «Делай работу подольше, а то, когда кончишь, дадут другую и, может быть, более противную». Кое-что есть в такой точке зрения.
Он посмотрел на часы. Восемь семнадцать. Черррт! Она ведь будет возиться без конца. Может быть, лучше. Но тут неожиданно Симон сказала негритянке хватит, та что-то ответила и ушла. Ронни попытался вернуть себя и Симон к прежнему настроению.
– Тогда продолжим. Слушай каждое слово. Как ты говоришь, «тебе не понравится», но ты должна все выслушать. Будешь?
Она вздохнула и кивнула.
– С одной стороны, твоя мать никогда бы не выдала тебя замуж, держала при себе и шпыняла тебя – тем более что знает: ты-то хочешь замуж.
Поэтому появляются мужчины, спят с тобой, ее это устраивает: она знает, что ты не получаешь наслаждения. Но иногда ты все-таки кем-то увлекалась, так как, несмотря на все, что сделали с тобой, ты добра и способна любить. Ты еще и красива, и в тебя многие влюблялись. Это опасно, вдруг ты с кем- нибудь сбежишь, и они очень быстро исчезали. Не уходили сами, как ты тогда сказала, их прогоняли.
Но вечно так продолжаться не может. Во-первых, незамужняя двадцатишестилетняя дочь все больше портит репутацию матери. И денег уходит много. И постоянный риск. И, возможно, хочется переменить метод: ле препятствовать замужеству, а выдать тебя за абсолютное дерьмо, то есть за человека не только неприятного, но и шута, орущего, как громкоговоритель, и вдобавок жулика, да еще всем известного как жулик. В постели он не очень хорош, с ее точки зрения – недостаток, но зато все об этом знают, а для тебя добавочное унижение. Баланс опять-таки в ее пользу. И…
– Она хочет, чтобы Студент женился на мне, потому что он сын человека, которого она любила девушкой, до того, как вышла за папу, – пробубнила Симон.
– Да, это ее последняя заклепка. Официальный довод. Всем друзьям понятно: «Да, дорогая, я знаю, выбор кажется странным, но вы же слышали о Джульетте и отце парня». Она даже себя самое может убедить в этом.
Симон подняла голову. Глаза были полузакрыты, нижняя губа оттопырилась.
– Мама любит меня, – сказала она, глубоко вздохнув.
– Брось. Попытайся стать взрослой. Через пять минут реви сколько угодно, но сейчас твое дело слушать. Каждое слово. Будешь?
Она кивнула.
– Минуточку.
Он огляделся, но прежде чем мог подумать, реальны ли панели на стенах и потолке, внезапно внутри этих стен возник странный звук или мешанина звуков. Шипело, лязгало, жужжало, постепенно все реже, очень громко щелкало, завывало, нисходя к басам, мычало – так переплетаясь, что Ронни на секунду подумал, не запустили ли кассету с конкретной музыкой (впрочем, довольно устарелой).
– Что за дьявольский шум? – спросил он.
