— А бить не будешь?

— Глупый… Нешто я кого бил?

— Нешто ты антихрист?

И, проговорив это, мальчишка словно сам законфузился и потупил свои черные глазенки в землю.

— Кто это тебе сказал?

— Да бабушка баит, что ты антихрист и что ты нас с колокольни будешь бросать. Этто — баила бабушка — вучитель только наперво добрый, а опосля он вас всех с колокольни побросает…

Я много смеялся и постарался разъяснить мальчику, что я не антихрист. Впрочем, меня, конечно, не удивляли подобные слухи. Еще прежде говорили, что я будто приехал из Питера для делания фальшивых бумажек «путому, что у него лучина вплоть до утра горит», — а дьячок после второго полуштофа даже раз сказал: — «Православные, берегитесь! В католичество приехал совращать!..»

Даже люди более образованные — окрестные помещики (с которыми я позднее познакомлю читателей), и те говорили разные несообразности, вроде таких: «А слышали, батинька… В Чеяркове учитель газеты получает и письма из столицы… к чему бы это ему приехать?» — «Ммм… Для описания, а быть может, прислан от министра узнать, как, мол, помещики между собой думают…»

Значит, легендам обо мне удивляться было нечего. И на селе мало-помалу слухи эти пропадали. Я познакомился со многими крестьянами, писал им письма, иногда даже лечил, и таким образом жизнь моя шла обычной колеей до тех пор, пока раз ко мне не пришел сельский староста и не сказал:

— Во́ что. В воскресенье будет сход у церкви… Некий человек хочет супротив тебя говорить… Ему хоцца самому в учителя… Приходи-кось сам… А он уже многих стариков подговорил…

На следующий день часов в шесть утра я пошел в церковь… После обедни народ собрался перед церковью… Большая толпа была, и шел в ней гул… Наконец вышел мой соперник и заговорил:

— Православные! Вот что я хочу вам сказать. Как ваша воля будет — так тому и быть! Нешто детей вы своих не хотите учить уму-разуму? Нешто любо вам, коли учат их не в страхе божием?

— Не хотим! — заревела толпа.

— А что видим мы? Дети наши стали баловать и не знают никакой острастки. Мы, бывало, учили допричь, так всегда розгами вразумляли… А теперь что? Никакого страху нет. Это порядок или нет?

— Что и говорить! Где ж тут порядок! — загалдел народ.

— Так как же теперь?.. Люб я вам в учителя, аль нет?

— Да у нас есть вучитель!

— А страх божий!

И поднялся страшнейший шум. Кто говорил одно, кто другое. Только и слышалось:

— Палата прислала… Палата и знает… Чем он не вучитель?

И через несколько времени все разом заголосили:

— Нет… Не надо нам другого. Он вучит хорошо и детей не бьет!.. Дети его любят… Не надо нам никого… Пусть он у нас и будет!..

Таким образом мой соперник потерпел фиаско, и я зажил отлично.

А между тем дома собиралась гроза… Через недели две прибежала ко мне Марфа, совсем растерявшаяся, и закричала:

— Спасите! Отец с топором лезет!

Я вышел и увидел совсем пьяного старика, идущего с топором на сына…

— Покоришься ли ты мне или нет?

Степан было бросился в дверь, но старик догнал его и пустил топором. По счастью, топор пролетел мимо…

Все сидели испуганные… Никто не смел сказать сло́ва… Бешеный, с блистающими глазами, с дрожащими губами, старик шептал:

— Покорись, говорю… Покорись… Марфа… Где Степка?.. Куды убег Степка?..

Кое-как уложили старика спать, а наутро он отрезвился и первым делом спросил:

— Где Степка?..

— Ушел…

— Куды ушел?..

— Бо зныть куды… Сказывает — житья от тебя нету…

— А Марфа?..

— И Марфа ушла… Бесстыжий ты этакий человек! Что ты наделал!..

И старуха-жена стала причитывать…

Однако на другой день Степан с женою вернулись, и снова пошла такая же кромешная жизнь, как и была. Наконец терпение сына окончательно лопнуло, и он стал просить чиновника выдать ему билет на жительство в городе.

Дело это устроилось, и скоро Степан с семьей перебрался в город и зажил счастливо. Но не долго продолжалась эта счастливая жизнь. Подошла рекрутчина, и его сдали в солдаты по желанию отца. Марфа, несмотря на все обещания старика, не отстала от мужа и, захватив детей, пошла за ним мыкать свою жизнь, полную горя и забот…

Вслед за этими событиями я перебрался к другому мужику. Там были совсем другие люди, и жизнь моя на новоселье была такая тихая, спокойная, хозяева мои были такие честные, хорошие люди, что я потом с горем расстался с ними.

6

Только вошел в свою избу, как хозяин мой, крестьянин Андроныч, встретил меня:

— А тебе, Костентин Михалыч, привез грамотку нарядкинский мужик.

— Ну-ка, дай мне грамотку.

Мне подали письмо, и я прочел следующее:

«Милостивый государь!

Хоть я и помещик, но смею честью заверить, человек гуманный и вовсе не похож на Ипполита Иваныча Бизюкова, владельца Угрюмовки, который, чтобы попасть в земскую управу, напоил на прошедшей неделе всех господ дворян. Нет-с, я не такой! Можете у всех спросить. А потому, узнав о вашем прибытии из Санкт-Петербурга, и зная, что вы приехали преимущественно для описания статистики и образа жизни местных дворян, осмеливаюсь вас покорнейше просить сделать мне честь, навестить меня завтра, для чего я вам пришлю тарантас. Я бы и сам приехал к вам, если бы не ушиб ногу вчера на охоте так, что не могу свободно ходить. Приезжайте, и вы доставите как мне, так равно и моей супруге, большое наслаждение, а мы вам сообщим столько сведений, что вы можете написать целый роман. Господи, что здесь за народ! Трущобный, как выразился Всеволод Васильевич Крестовский. Достойный талант-с. Приезжайте же. Жду. Ваш покорный слуга.

Аркадий Поспелов.

Сельцо Нарядкино».

Мне ничего не оставалось делать, как решиться ехать после такого занимательного письма.

— Аль в гости тебя зовет нарядкинский барин? — спросил меня Андроныч.

— Да. А ты его знаешь?

— Знать-то знаю. О прошлом лете луга у него снимали.

— Что, каков человек?

— Барин, как есть барин… Ничего себе. Однова ездили мы к нему в лес, дровец нарубить надоть было. Ну, так к ему пробрались. Поймал, сам поймал, прах его побери.

— Ну и что же?

— И поймавши, — продолжал Андроныч, — стал он такую речь держать: «Ну, говорит, канальи, теперь я могу вас отдать посредственнику, и вас за ваши дела в кандалы закуют. Выбирай же, кого хочешь, посредственника, мол, или я сам тут же расправлюсь по двадцати пяти, да чтобы шито-крыто опосля было?» Мы стали смекать друг с дружкой. Нас было четверо. Вот Микитка — ловкач парень — и говорит: «А что, братцы, нешто ляжем? Пусть его барин потешится». И енцш мы опосля еще торговаться, чтобы, мол, дрова-то у нас остались. «Ладно, мол, — это нарядкинский-то барин говорит. — Только за эфто же самое я

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату