краеугольных камней храма истины. С этими словами Калиостро сошел с помоста и дал знак своей супруге следовать за ним. С высокой четой удалились из ложи также госпожа Ковалинская и еще три дамы.
Сообщение произвело глубокое впечатление на членов капитула. Они перешептывались, спрашивая друг друга, когда же таинственный Великий Кофт пожаловал в Петербург и кто он? Никто, даже сам Иван Перфильевич, ничего о нем не знал. И для него все это было совершенной неожиданностью.
– По воздуху, что ли, Кофт прилетит? – спрашивали наиболее скептически настроенные.
– Надо думать, что он так же нам будет показан, как и сокровище на стрелке! – заметил князь Мещерский.
Оставшиеся в ложе дамы горели любопытством и нетерпением.
Прошло не менее получаса томительного ожидания, прежде чем стража и надзиратели стуком и восклицаниями возвестили о приближении таинственного Кофта.
Двери распахнулись. Все взоры устремились на торжественный кортеж.
Первой вступила Серафима и с ней четыре дамы, избранные в число савских жен Великой матери египетского масонства. Они были юны и прекрасны в своих перламутровых с ритуальными украшениями нарядах.
Но взоры всех устремились на следовавшего за жрицами предполагаемого таинственного Кофта.
Лицо его было скрыто черной маской с красной окантовкой, почти полностью закрывавшей лицо. Длинное шелковое золотистое платье, похожее на рясу, было вышито от плеч и до пят иероглифами красного цвета. На голове красовался убор из сложенных египетских повязок, концы которых ниспадали вниз, обрамляя лицо и свисая с плеч на грудь. Повязки на голове поддерживались венком из искусственных цветов лотоса, тюльпанов, роз, лилий, яблони, осыпанных камнями, по-видимому, драгоценными. На груди через плечо была лента изумрудного цвета с нашитыми на ней двадцатью двумя священными буквами древнееврейского алфавита и изображениями жуков-скарабеев. На поясе из красного шелка висел широкий рыцарский меч, рукоять которого имела форму креста. Колени закрывал квадратный фартук с магическими знаками. Войдя в ложу, Великий Кофт остановился у западного края символического ковра. Серафима прошла по восточному его краю и, повернувшись лицом к загадочному незнакомцу, подняла над головой руку, в которой держала ручку круглого зеркала.
Таинственный голубоватый свет, как лунный луч, тянулся от тусклой поверхности зеркала…
Четыре савские жены стали по бокам ковра.
Кофт преклонил голову и простер благословляющие длани, осеняя ими все собрание. Савские жены всплеснули руками и воскликнули:
– Великий Кофт, откройся нам!
Все затаили дыхание, горя нетерпением. Наконец маска упала…
– Калиостро! – вырвалось у членов капитула единодушное восклицание.
– Калиостро! – как эхо, повторили дамы.
– Калиостро! – произнес, роняя из рук молоток, Иван Перфильевич.
В самом деле, это был граф.
Такого оборота они никак не ожидали. Но уже Кофт-Калиостро благословлял их направо и налево, сложив персты в магическое знамение, и затем, поднявшись на помост, обратился к собранию с такими словами:
– Да, достопочтенные братья и любезные сестры, пребывавший среди вас граф Калиостро и есть Великий Кофт!
И, подняв выпавший из ослабевших рук Елагина молоток, он ударил им по алтарю и воскликнул:
– Силою триединого! Я, Великий Кофт, гроссмейстер истинного, древнего египетского масонства, учреждаю ложу-матерь этого таинственного ордена и посвящаю вас всех, мужей и жен! Да будет так!
Воцарилось молчание.
– Полагаю, что недурно было бы поужинать! – сказал вдруг тихим голосом Елагин.
– И очень недурно было бы, ваше превосходительство! – отозвался князь Мещерский.
И все стали, не дожидаясь Великого Кофта, снимать мантии, ленты и передники. Но дамы окружили магистра, чтобы помочь ему разоблачиться.
ГЛАВА LXII
Конец Великого Кофта
Когда Великий Кофт оказался в обыкновенном кафтане графа, члены капитула расступились, пропустив его с дамами в дверь, посмотрели ему вслед, а затем молча обменялись взглядами. Кто поджал губы, кто слегка прищурил левый глаз, кто с шумом втянул в себя носом воздух. Затем отправились в столовую.
Места братьев-каменщиков были обозначены их орденскими именами, написанными на особых карточках, приколотых к салфеткам. Что касается дам, то великому наместному мастеру восьмой провинции была поднесена алебастровая античная урна со вложенными в нее билетиками.
– Достопочтеннейшие братья и любезнейшие сестры! Так как на Иоанновской трапезе должно быть полное равенство, то предоставим судьбе назначить каждому его даму! – сказал Иван Перфильевич. – Прошу вас, братья, по очереди взять из урны свой жребий.
Великий Кофт, или граф Калиостро, тоже опустил руку в урну. На вынутом им билетике оказалось имя весьма дебелой и зрелой красавицы, которая тут же овладела рукой магика, и они заняли почетное место справа от грандиозного кресла самого наместного мастера.
Вслед за другими вытащил билетик и князь Кориат. Он не мог скрыть своего волнения, когда прочел имя графини Серафимы ди Санта-Кроче, маркизы Тиферет. Это волнение и краска на лице, конечно, не остались без внимания Ивана Перфильевича и других членов капитула. Они снисходительно улыбались, когда прелестная жрица египетского масонства положила ручку на рукав кафтана тамплиера.
Наконец все заняли места, и торжество началось. Дивные звуки роговой музыки сменялись хоровым, менее стройным пением братьев и сестер. Тосты следовали один за другим… Приятное настроение усиливалось изысканностью и совершенством разнообразных блюд Иоанновского ужина, не уступавшего хорошему обеду. Но посреди всеобщего веселья один Великий Кофт хранил глубокое молчание и был мрачен, даже смущен. Напрасно сидевшая рядом дама старалась обратить на себя его внимание. Он оказался совершенно нелюбезным, даже грубым кавалером в сравнении с графом Калиостро. Что повергло магика в столь угрюмое настроение? Почему, утопив в жабо синеватый подбородок, он не витал взором в облаках, но поминутно подозрительно оглядывал столы и сидевших за ними бегающим, как мышь, взглядом? По-видимому, никто не обращал на него особого внимания и не смотрел в его сторону. За его здоровье пили весьма любезно. Однако граф своей артистичной и южной натурой почувствовал, что нечто окончательно переменилось в отношении к нему всех этих вельмож, еще недавно очарованных его обаянием. Поэтому какое-то тягостное, словно цепь, смущение внезапно сковало Великого Кофта. Тайный страх приближения роковой, неизбежной в ремесле магика развязки – потери влияния и разочарования последователей в его силах – терзал графа, и он не мог справиться с собой. Чтобы прогнать смущение, усердно «выстреливал» он тост за тостом, тогда как другие только прикладывались к кубкам, опорожнял их до дна. Еще в начале ужина Ржевский, подойдя к лакею, стоявшему за креслом Калиостро, дал ему шепотом какое-то наставление. С этой самой минуты кубок магика ни на мгновение не оставался пустым. По мере того как следовали тосты, лицо Калиостро становилось не краснее, как у других, а, наоборот, бледнее и синее. Он поднимался все более неловко, опрокидывая рюмки и стаканы. Мрачность его усиливалась. На попытки дамы вызвать Великого Кофта на беседу он что-то бормотал сквозь зубы по-итальянски, видимо, весьма нелюбезное и бросал зверские взгляды на бедную красавицу, которая наконец перестала к нему обращаться.
Последний тост, которым оканчивался ужин, нужно было пить стоя, так что все составили замкнутую цепь и по специальной команде наместного мастера «салютовали» шампанским за здоровье свободных каменщиков всего земного шара. Лакеи при этом отодвигали кресла. Но едва Великий Кофт поднялся и кресло, до тех пор служившее ему опорой, было отодвинуто, как он вдруг выпустил кубок из пальцев, разлив вино по столу, взмахнул обеими руками, осел и грузно шлепнулся под стол.
Ближайшие соседи бросились к нему. Граф был мертвецки пьян и тут же мгновенно уснул.
– Боже мой! Он лишился чувств! Помогите! Бога ради, помогите! – вскричала госпожа Ковалинская, бросаясь к месту происшествия.
