– Успокойтесь, сударыня, Великий Кофт упал весьма благополучно и на ковре ему мягко и тепло! – философски заметил Иван Перфильевич.
– Он просто пьян! – сказал Ржевский, склоняясь над телом и ощупывая шею магика, чтобы найти завязки и распустить жабо.
– Конец Великому Кофту! – улыбаясь, сказал князь Мещерский.
– Это его манера напиваться. Я знаю по лондонской практике, – прибавил Иван Афанасьевич Дмитревский.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Следить за мыслями великого человека есть наука самая занимательная.
ГЛАВА LXIII
После ужина
Счастливый жребий, вынутый из алебастровой вазы князем Кориатом, наполнил его невыразимым блаженством и смущением. Он занял за столом место рядом с Серафимой, но их беседы во время ужина были немногословны. В венке из роз, в белой тунике, покрытая вуалью, она казалась прелестной юной невестой рядом с молодым девственным храмовником. Он пылал любовью. Видел, слышал, ощущая только ее одну в целом мире, а все остальное скрывалось в каком-то искристом тумане.
Он был опьянен без вина. Прилив молодых желаний уносил его в бурное море страсти. Впервые юноша отдавался этому приливу. Было и жутко, и сладко, и больно. В этом миг не было подвига, не было такого безумного поступка, которого бы молодой человек не совершил по первому знаку своей дамы, лишь бы это не нарушало правил религии и чести. Но Серафима казалась ему столь чистой, столь трогательной, что мысль о чем-либо низком и коварном не уживалась с ее образом. А земная прелесть красавицы сливалась в его воображении с фантастическим миром грез, призраков и превращений.
Между тем пиршество приблизилось к концу. Подняли последний тост за здоровье всемирного братства. Братья и сестры встали и подали накрест руки соседям, соединясь в дружную общую цепь. Серафима подала ручку молодому храмовнику, и ее прикосновение потрясло пламенной силой все существо юного рыцаря. Он невольно сжал ее руку. Она многозначительно отвечала пожатием на пожатие… Но тут общая цепь расстроилась из-за падения Великого Кофта.
– Ах!.. Ха-а! – только и произнесла Серафима свое обычное восклицание. И равнодушно отвернулась. Она не выразила ни малейшего желания прийти на помощь супругу и никакого беспокойства о его дальнейшей участи.
Калиостро, по распоряжению наместного мастера, был извлечен из-под стола лакеями и бережно перенесен в одну из примыкавших к столовой гостиных. Дебелая красавица, бывшая по жребию дамой Великого Кофта, и госпожа Ковалинская устремились за ним, движимые, одна природной добротой, другая чувствами более сложными. Госпожа Ковалинская упорно отвергала опьянение «божественного наставника». Внезапное его низвержение она объяснила действием черных сил и колдовством врагов магика. Из понятного чувства деликатности ей не возражали. Но взгляды и улыбки, которыми все обменялись, без слов свидетельствовали, что авторитет его рухнул так же стремительно, как и он сам. Это было подготовлено тем чувством недовольства, которое вызвали действия с кладом и прибытием магистра. Вера в Калиостро после слухов и рассказов о нем, наполнивших весь Петербург, достигла высшей степени напряжения.
Теперь оно вдруг разрешилось глубоким разочарованием и недоверием. Между тем как большинство гостей Ивана Перфильевича двинулось в соседние залы, где был подан десерт, сам наместный мастер и некоторые члены капитула остались в столовой и, зайдя за колонны, совещались по поводу неожиданной слабости, высшей степени неприличия и неучтивости, проявленных Калиостро.
Для консультаций был призван и Иван Афанасьевич Дмитревский, у которого попросили объяснить его слова о «лондонской практике» Великого Кофта.
Дмитриевский сказал, что знавал Калиостро в бытность свою в Лондоне по поручению его превосходительства Ивана Перфильевича. Но там граф слыл под именем кавалера Вальдоне и своим зазорным поведением навлек сильное неудовольствие самого герцога де Бофора, поначалу к нему очень расположенного. Убедившись в его шарлатанстве, герцог пришел в такую ярость, что приказал лакеям отколотить обманщика палками, после чего бросить на заднем дворе в навозную кучу…
– Но почему же вы нам не сказали этого раньше? – спросил князь Куракин.
Иван Афанасьевич доложил, что Калиостро показал такие знаки, которые обязывали его к полнейшему повиновению. И лишь сегодня открывает капитулу известное ему о прошлом графа, прося в то же время заступничества перед орденом.
– И такому шарлатану и пьянице я доверил наше больное дитя! – вкричал князь Сергей Федорович Голицын. – Сейчас иду, растолкаю проходимца и потребую отчета! – порывался потрясенный и взволнованный князь.
– Это будет совершенно бесполезно, – удержал Голицына Иван Перфильевич. – Он пьян мертвецки.
– Так протрезвить его! Вылить на него ушат холодной воды! Натереть пьяной скотине уши! – в свою очередь, разъярясь, воскликнул князь Гагарин.
– Допустить этого над своим гостем я не могу, – сказал Иван Перфильевич. – К тому же при нем его духовная дочь, госпожа Ковалинская, и, конечно, в ее присутствии это невозможно! Подождем до утра, когда он сам очнется, и натощак, с похмелья потребуем его к допросу.
Решение наместного мастера все признали весьма благоразумным. Затем вышли из столовой и присоединились к прочим гостям.
ГЛАВА LXIV
Бегство
Взлетевшая в сумраке летней ночи ракета возвестила начало фейерверка – неизбежной забавы каждого празднества екатерининских вельмож. Все вышли в сад. Тепло летней ночи манило гостей к прогулке. Все разбрелись, любуясь переливами огней.
Князь Кориат вышел с Серафимой вслед за другими. Итальянка с южной непосредственностью восторгалась иллюминацией. В то же время она увлекала князя в глубь садов и вдруг вошла с ним в боковую неосвещённую аллею.
– Уйдемте от всех! Дальше! Дальше! – шептала она. – Воспользуемся счастливым случаем, избавившим меня от надзора Калиостро. Скорее!..
Так они оказались в наиболее отдаленной части сада. Огни иллюминаций скрылись от них за куртинами и боскетами. Вокруг было пустынно. Росистые поляны курились туманом. Они вышли на небольшую площадку и здесь уступили приливу долго сдерживаемого чувства. Страсть отдала их друг другу, слила их уста и объятия, и в этом, первом в жизни для князя поцелуе любимой и влюбленной женщины они забыли все. Он длился миг и вечность и принес невыразимое блаженство мечтательному храмовнику. Все было столь ново девственным чувствам юноши, что воспринималось им как некое небесное таинство… Они наконец оторвались друг от друга. Но опытная красавица знала, что за первым удовлетворением страсти, которое дал первый поцелуй, чувства потребуют большего. Она опустила на свое прелестное лицо легкое и прозрачное, как крыло духа, покрывало, которое подняла, целуясь, и сказала:
– Хотя вино и освободило меня от Калиостро, который теперь будет храпеть до утра, что мне хорошо известно по прежнему опыту, но мы здесь не застрахованы от слежки нанятого им слуги – поляка Казимира. У этого человека удивительный дар поспевать всюду, где его не просят. Я и теперь каждую минуту жду, что он вдруг выйдет из-за дерева. У графа удивительная способность находить себе подобных всюду, куда он ни является. О, что я могла бы рассказать об этом шарлатане! Но свобода дана для любви. Вы ведь любите меня? – спросила сладостным шепотом Серафима.
– Люблю, – прошептал Кориат.
– Тогда идем скорее к пристани. Нас перевезут на другую сторону. Здесь, на островах, есть домик одной старушки, моей соотечественницы. Я познакомилась с ней недавно. Она такая добрая, что не откажет приютить нас на эту ночь.
Говоря так, Серафима увлекала князя вперед, и вскоре они достигли пристани. Черная крытая лодка
