Вслед за ним выходили остальные, обходя магика с таким видом, словно это он, а не ослик, испортил треугольную шляпу.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ
ГЛАВА LXXIII
«Лягушечник»
Проводя обычно лето в Царском Селе, в жаркие дни Екатерина любила уединяться в деревенский дом, построенный ею в Баболове.
Государыня называла это приятное местечко «мой лягушечник».
В самом деле, здесь было достаточно прохлады и воды; лягушки водились на приволье в бассейнах; с шумом, брызгами и пеной били каскады в нагроможденных камнях; прозрачная вода расстилалась прихотливо очерченными прудами.
Прекрасный сад окружал светлый высокий дом с куполообразной крышей и огромными окнами, стоявший на пологом холме и отражавшийся в прозрачных зеркалах прудов со всех, сторон.
В ранние утренние часы, когда газоны еще блистали росою и ночная прохлада лишь смягчалась сиянием поднявшегося солнца, императрица отправлялась в баболовский «лягушечник» из дворца пешком, опираясь одной рукой на высокую тросточку, а другой – на руку фаворита Корсакова. Их сопровождали собачки, а на некотором расстоянии – статс-дама Перекусихина. На всякий случай по боковой аллее медленно ехал кабриолет.
Впрочем, государыня всегда благополучно совершала эту утреннюю прогулку. Дорогой она шутила, смеялась, собирала цветы и травы, как бы забывая о величии возложенного на нее судьбой сана и возвращаясь к ранним дням беспечной юности.
Прибыв в «лягушечник», государыня отправлялась в специальную ванну для купания.
Между тем в рабочем кабинете сервировался на небольшом столике легкими завтрак; тут непременно была крынка молока, блюдо с грудой свежайшего творога, сливочный сыр с тмином. После прогулки и купанья царица и фаворит ели с большой охотой.
К этому раннему завтраку в сельском уединении иногда являлся полковник Рибас со своим воспитанником, молодым графом Бобринским. После завтрака в саду нередко устраивали концерт.
Там дожидались знаменитые музыканты, специально выписанные из Италии.
ГЛАВА LXXIV
Мнение Екатерины о магии
Государыня любила Рибаса за живой, чисто итальянский ум, ловкость, неистощимую любезность, веселость. Кроме того, Рибас называл себя последователем «Эмиля» Жан-Жака Руссо, знал почти наизусть это великое произведение и цитировал из него педагогические сентенции. Он говорил, что дикое суеверие о первородной преступности человека – темное измышление жрецов. Из рук природы человек выходит прекрасным. Нужно только предоставить ему свободу развития.
Именно благодаря этим передовым взглядам Рибас и списка доверие императрицы, наконец поручившей ему даже воспитание молодого графа Бобринского. Впрочем, Екатерина была вольтерьянка и Руссо называла сумасбродом. Но в мыслях женевского мыслителя о воспитании находила все же большую долю истины.
Омытый лучами летнего солнца в безоблачное утро, сад благоухал цветочными ароматами. Фонтаны постоянно увлажняли воздух, и легкий ветерок относил радугу мельчайших брызг на листву и газоны, зажигая в бисерных каплях бриллиантовые огни. Упоенно щебетали птицы.
В доме, где все окна были открыты, стояла приятная прохлада.
Государыня только что освежилась купаньем, и еще влажные ее волосы были подвязаны батистом. Она сидела за легкой трапезой с Корсаковым, оживленным, ни на минуту не умолкавшим Рибасом и Бобринским, которого называла «сынком», он же обращался к ней – «матушка».
Речь, между прочим, зашла о сумасбродном духе кудесничества, объявшем с некоторых пор почти все столицы, народы и дворы Европы.
– Я сему дурачеству никогда подвержена не была, – сказала государыня, – шарлатанов терпеть не могу, и магикам при моем дворе места никогда не будет. Немецкие принцы окружены колдунами. Орлеанский выезжал в полночь в чистое поле к перекрестку, и там ведьмы ему пророчили. Людовик надевал фартук и шесть месяцев был масоном. Из королей я братца Георга за то уважаю, что хотя и толст, и глуп, и пьяница, и немец, но любит толстых женщин и презирает духовызывателей и мистиков. Я сама – женщина полная, – улыбаясь, добавила государыня. – А фантастические туманы мне очень не по душе. Я люблю голубое небо и ясное солнечное сияние. Чему мрак и все непонятное служит? Шарлатанству, обману, интригам, подлым делам.
«Братцем Георгом» государыня называла английского короля.
– Осмелюсь доложить, государыня, что мистические тайны не всегда являются во мраке, – возразил Рибас. – Хотя в книгах Моисея и сказано, что Божество любит обитать во тьме, но, в свою очередь, апостол утверждает, что Бог есть свет и в нем нет ни единой тьмы.
– Мы Господа Бога чтим со всеми подданными нелицемерно, – важно заметила императрица, – по обрядам и уставам святой греко-российской церкви. Но духовызыватели, магики и колдуны более злого духа придерживаются. Исчадия тьмы суеверия и шарлатанства!
– Я к тому осмелился привести из Писания, что близ Неаполя в голубом Капри есть свои таинства, – говорил Рибас. – Грот пронизан дневным сиянием, прошедшим сквозь воды залива, и голубыми прозрачными тенями. В игре их воображение ясновидящих прозревает картины прошлого и грядущего. Из адептов, сведущих в таинствах сего грота, можно указать графа Калиостро.
– Калиостро? Ах, мне много о нем говорили. Он уже несколько месяцев как появился в Петербурге и скрывается в погребах Ивана Перфильевича Елагина. Между прочим, жаловался на сего целителя лейб- медик Роджерсон. Пока я не трогаю. Пусть поживет.
– Граф Калиостро снискал громкую известность в Европе, – заметил фаворит, поглощавший творог со сливками.
– Он вылечил подагру Ивану Перфильевичу, матушка! – подхватил Бобринский.
– Случай с отысканием им столового серебра, пропавшего у князя Потемкина, был поистине замечательным! – дополнил Рибас.
– Итак, у себя за утренним завтраком я нахожу целый хор хвалителей сего Калиостро, – улыбаясь, говорила Екатерина. – С некоторых пор его имя постоянно на слуху. Ловкий, видно, в своем искусстве авантюрист. Впрочем, если Калиостро уже представлялся ко двору цесаревича, то и мы могли бы его повидать. Цесаревич задал ему такую задачу, которую он не нашелся как выполнить.
Императрица весело рассмеялась. Рассказ о своеобразном приеме Калиостро в Гатчине и герметическом опыте с треугольной шляпой целую неделю занимал двор. Однако столь насмешливая аудиенция не уронила графа в глазах опытных придворных. Обращение цесаревича Павла Петровича с некромантом объяснили нежеланием возбудить недовольство монархини-матери; Павел Петрович до времени скрыл свои истинные чувства, приняв великого мужа вместе с дрессировщиком осла мимоездом, возвращаясь с прогулки, и нарочно дал ему возможность произвести опыт с содержимым треугольной шляпы.
Тонкие интриганы с хитрым видом намекали, что у магика поистине «дело в шляпе». Госпожа Ковалинская поддерживала это объяснение.
Так как на следующий день после аудиенции Калиостро пробрался в сад при доме Бецкого и доверил изъеденной непогодами, безносой, безрукой, почерневшей статуе, некогда изображавшей Великолепие, письмо, затем благополучно попавшее в руки к его приятелю Рубано, то понятна затаенная радость, с которой полковник де Рибас-и-Байот услышал из уст самой государыни желание увидеть графа. Однако он ничем не выдал своих чувств. Но стал говорить, что тот интересен не как магик и некромант, за какового его почитают суеверные люди, но как изумительный фокусник. Так, посыпав стол цветными порошками, он прикрывает все скатертью, простирает руки и читает заклинание. Затем открывает – и стол убран живыми цветами.
– Итак, Калиостро недурной фокусник, – сказала Екатерина. – Тогда вот как можно устроить. Ни в Царском, ни в Зимнем специально давать ему аудиенцию невозможно. Но Лев Александрович Нарышкин пригласил нас на праздник к себе на дачу но Петергофской дороге. Там, среди прочих увеселений, может
