кончаются и деньги.
Но теперь вопрос – как идти назад. Через Заукучак? Это самое быстрое (три дня пути до Пржевальска), самое разумное и самое неинтересное. Второй вариант пути – на Алма-Ату, это дольше, 10-12 дней пути и уже рискованно, но гораздо интереснее. Последнее – идти через весь Центральный Тянь-Шань в Фергану, это уже самое долгое (20 дней пути) и, по-видимому, почти нереальное, на такой маршрут у нас нет ни продовольствия, ни времени, ни денег, ни возможностей. Это уже авантюра, потому что мы рискуем застрять здесь, если перевалы закроются.
В начале сентября на тропе, уходящей вниз по Кум-Теру, растянулся наш караван. Мы все-таки шли на Фергану.
Навстречу с высокогорных пастбищ тянулись стада баранов, косяки отъевшихся коней, качались на вьюках собранные юрты, котлы, кошмы и всякий скарб, ехали разряженные киргизки в невероятно громоздких белых головных уборах, ребята на конях и ишаках. Колхозы торопились спуститься вниз с летних пастбищ до закрытия перевалов.
Все шли вниз с гор, а мы уходили в самое сердце Центрального Тянь-Шаня, чтобы пройти вдоль всего Нарына и, поднявшись по его нижнему притоку Алабуге, на другом конце .Тянь-Шаня, и перевалив через перевал Яссы в Ферганском хребте, выйти в Ферганскую долину. До перевала предстоял путь более четырехсот километров по горным тропам.
Погода была скверная, старики киргизы зловеще предсказывали ранние снегопады и закрытие перевалов.
Но мы не могли не пойти на риск. В кои-то веки представилась возможность пересечь весь Центральный Тянь-Шань.
Покинув сырты – эту страну ветра и растений-подушек,- мы пошли по постепенно понижающейся долине. Скоро вместо подушечников нас окружали высокогорные степи.
Низкая разреженная высокогорная типчаковая степь покрывала и дно широкой долины и склоны хребтов, обрамлявших ее. Хребты раздвинулись так широко, что долина скорее походила на обширное высокогорное плато, расположенное между хребтами. По этому плато и текла небольшая река Кум-Тер.
Высокогорные степи – золотой фонд животноводства. Здесь все лето пасутся отары овец, табуны коней. Но сейчас, осенью, уже было пусто: ни одного стада, ни одной юрты – все ушли вниз, опасаясь снегопадов.
Два дня мы шли по этой однообразной степи вдоль Кум-Тера. Река, принимая небольшие притоки, становилась все более и более многоводной. И вот, в конце второго дня пути, долина сузилась, превратилась в узкое ущелье. Здесь Кум-Тер сливается с Малым Нарыном и отсюда называется уже Тарагай.
До сих пор тропа была довольно приличной, но в узком ущелье она начала плясать над рекой, то опускаясь к самой воде, а иногда и прямо в воду, то взлетая на кручу высоко по склону над бурным Тарагаем.
В этот день мы, наконец, достигли знаменитых лесов Тара- гая. На тридцать, даже на пятьдесят метров поднимались над нами огромные стройные тяньшанские ели. Их стволы были огромны и великолепны. Как колонны полутора-двухметровой толщины окружали они нас. Узкая пирамидальная крона, как у кипариса, тонкой иглой вонзалась в небо. На срезе многих поверженных великанов насчитывалось двести пятьдесят – триста годовых колец. Под елями росла трава. Здесь были огромные зонтичные, густые зеленые кусты ежи и желтоцветные молочаи, белые и желтые подмаренники.
Среди дня мы наткнулись на лесосеку. Поваленные ели лежали на склоне, распиленные на огромные бревна и очищенные от сучьев.
Когда мы дошли до поселка Нарын, то увидели на лесопилке еловые бревна, сплавленные сюда по реке. Стволы были ровные, совсем без коры и сучков. Река на своем пути обкатала их по скалам и порогам, содрала дочиста кору и сучки.
Транспортировка бревен не представляла труда. Дерево нужно свалить, разделать и спустить вниз по склону, а там уже бурное течение реки брало на себя заботу о доставке к месту использования.
В одном месте на крутом подъеме над рекой наша лучшая лошадь Карюха, несшая наиболее драгоценный вьюк с аппаратурой и дневниками, испугалась и начала пятиться. Дюшамбай совершенно напрасно вцепился в повод и тащил лошадь вперед – он не мог ее удержать. Он только загнул ей голову, и лошадь перестала видеть, что у нее сзади. Поэтому она смело пятилась назад, не видя обрыва, оступилась и сорвалась с тропы. Метров шесть Карюха летела по воздуху, пока не грохнулась навзничь, ударившись вьюками о лежащую в воде ель и не исчезла в реке.
К нашему радостному изумлению, спустя несколько секунд ее голова появилась над водой несколькими метрами ниже по течению. Очевидно, ей помогли перевернуться и поддержали на воде ящики, завьюченные с обеих сторон.
Одному из нас удалось, ныряя под лошадей на узкой тропе, кинуться вперед, сбежать к реке и обогнать лошадь, которую, крутя, несло вниз. Человек вбежал в реку и в тот момент, когда его повалило течение, успел схватить Карюху за повод. Ему кинули веревку и подтащили к берегу, а за ним выбралась и Карюха. Каково же было наше изумление, когда у Карюхи при первом осмотре не оказалось никаких повреждений. Не знаю, что было причиной: смягчили ли удар вьюк и седло, спружинила ли плававшая в воде ель, и лишь только на другой день на спине вздулась опухоль, потом открылась огромная гнойная рана. Вьючные ящики, завернутые в брезент, не пострадали совершенно.
В Нарыне мы не задерживались. Но так как Карюха на время выбыла из строя, пришлось купить какого-то облезлого верблюда и нанять погонщика для него, который сам путешествовал на быке. Этот погонщик, хромой колхозник Джума, оказался человеком неистощимого оптимизма. На любые, обращенные к нему слова он всегда отвечал: «Джюда якши» (очень хорошо). Это был человек очень смышленый и, главное, стойкий. Мы убедились в этом на последнем этапе пути.
В Нарыне у меня с Даниилом Николаевичем произошла ссора.
Сказать по правде, мы довольно сильно изголодались, наше продовольствие было в самом плачевном состоянии. Ели мы два раза в день, и оба раза получали по тарелке рисового супа с постным маслом и по лепешке. Правда, в супе попадались маленькие кусочки мяса. Это была верблюжатина, которую нам пожертвовали по дороге караванщики встречного каравана,- у них надорвался верблюд, и часть этого верблюда они подарили нам. У нас было много споров: одни говорили, что верблюд прежде сдох, а зарезали его уже потом, а другие, наоборот, утверждали, что он сдох именно оттого, что его зарезали. Во всяком случае мы его ели всю дорогу, и чем дальше, тем отвратительнее становилась нам эта верблюжатина.
Но в Нарыне на базаре можно было купить кое-что, здесь было молоко, айран, лепешки, была и другая еда. Но денег у меня не было ни копейки. Я попросил у Даниила Николаевича пять рублей.
– Зачем? – последовал вопрос.
– Да я лепешек и айрану куплю.
– Совершенно не нужно,-безапелляционно заявил Даниил Николаевич,- вам вполне хватает того, что вы получаете.
– Да что вы, Даниил Николаевич,- поразился я,- как это хватает? Да я голодный, как черт, все время!
– Как это голодный? Как это голодный? Вы еще скажете, что я морю вас голодом? -уже сердясь заявил Даниил Николаевич.- Почему это мне не хочется есть, а вам хочется? Почему это мне достаточно, а вам нет?
– Да что вы, Даниил Николаевич, я ведь не жалуюсь, что мало или плохо… Я же ничего не говорил все время. Сколько давали, столько и давали. Но ведь сейчас-то что вам жалко, что я молока выпью?
– Да вы просто чревоугодник! – неожиданно зло закричал Даниил Николаевич.- Вы только о еде все и думаете. Обжора вы!
– Ну, знаете, Даниил Николаевич,- тоже обозлившись, закричал я,- вы просто нарочно всех нас голодом морите!..
– Чревоугодник! Чревоугодник! – кричал Даниил Николаевич.- Вам бы только брюхо набить!..- и, повернувшись, он быстро зашагал прочь.
Я также бросился от него в противоположную сторону. Но он понесся к базару, а лагерь был в противоположном направлении. Поэтому он, опомнившись, повернулся и пошел назад. Со мной произошло
