милостыню.
Майор начинал снова зябнуть и падать духом при мысли об елке. Он пробовал было обращаться к швейцарам, чтобы его пустили подать прошение, но швейцары не пускали и посмеивались над его костюмом и над его серьезным видом, полным чувства собственного достоинства.
Тем не менее майору удалось-таки проникнуть во двор одного большого роскошного дома, минуя дворников, прочитать на доске фамилии жильцов, войти с черного хода в большую, светлую, теплую кухню и, поклонившись дебелой, краснощекой «кухарке за повара» самым любезным манером, сказать с изысканною вежливостью, стараясь придать своему сиплому баску возможно нежное выражение:
— Осмелюсь, мадам, обеспокоить вас вопросом: генеральша Тонкоусова изволит быть дома?
Несмотря на столь любезное обращение, «кухарка за повара», быстро оглядев и костюм и физиономию неожиданного посетителя, весьма сухо спросила:
— А вам зачем нужно генеральшу? По каким-таким делам?
— По своим собственным, к прискорбию… По семейным делам… Я имел честь прежде служить под начальством генерала и потому осмелился… Не извольте, мадам, сомневаться! Я… отставной офицер… майор от армии… ранен пулей в ногу… Болезнь довела меня до несчастия… Пятеро детей… последний малютка… Не откажите подать генеральше это свидетельство…
И с этими словами, кинув на кухарку быстрый взгляд, словно бы испытующий степень произведенного впечатления, майор вытащил из-за пазухи засаленное прошение, в котором собственноручно изложил свои боевые заслуги, наделив себя многочисленным семейством, и протянул бумагу к кухарке, видимо несколько смягчившейся после красноречия майора.
— Напрасно только докладывать! — проговорила она. — Наша генеральша без рекомендации никому не подает.
Майор не без трагизма указал правой рукой на свою деревяшку и произнес с горькой усмешкой:
— А это разве не рекомендация?!
И, выдержав паузу, прибавил:
— Доложите, мадам, будьте снисходительны к несчастному майору. Быть может, генеральша соблаговолит пожаловать рубликом…
— Ни за что! Она у нас карахтерная и чистый скаред! — с внезапным раздражением ответила кухарка. — Много-много двугривенный даст и то вряд ли. Вы подождите. Вот придет лакей. Он доложит…
Майор снова упал духом и думал уж уходить пытать счастья в следующем этаже, как вдруг быстрый его взгляд заметил, что в жестяной лоханке, совсем близко от него, лежит целая куча серебряных ложек, ножей и вилок, предназначенных для мытья. И внезапная мысль осенила майора.
«Две ложки совсем бы устроили его дело. Сбыть их можно за два рубля, и елка готова!» — пронеслось в его голове с быстротой молнии в то время, как он в мрачной позе трагического актера едва заметно подвигался к соблазнительной лоханке. Он испытывал и страх неудачи и сладкое волнение при мысли о радости мальчугана, и зорко наблюдал за кухаркой.
Прошла минута, другая, третья. Кухарка отвернулась. Майор в это мгновение страшно закашлялся, и пара ложек была уже у него за пазухой, а сам он в почтительном отдалении от лоханки все в той же трагической позе.
Все обошлось благополучно. Кухарка ничего не заметила.
— Простите, мадам, еще слово: быть может, лакей не скоро придет? — осведомился наконец майор.
— Верно, гости. Он и торчит там…
— В таком разе уж лучше я завтра, с вашего позволения, приду, а сегодня в другие дома наведаюсь… Позвольте вас чувствительно поблагодарить за готовность и пожелать вам всего хорошего в жизни. Adieu! [11]
Раскланявшись еще с большей любезностью, майор, надев картуз, вышел из кухни и не без некоторой тревоги прошел двор. Выйдя за ворота, он торопливо зашагал вдоль улицы, и, только очутившись на значительном расстоянии от большого дома, облегченно и радостно вздохнул, с торжеством победителя нащупывая в кармане будущую елку.
В седьмом часу майор вернулся в свою трущобу озябший, слегка выпивший и радостно взволнованный. На плече у него была небольшая елочка с красными бумажными обручами и розанами, а в большой суме, подшитой под пальто, лежало несколько свертков и полштоф водки.
При виде майора с елкой, квартирная хозяйка разинула рот — до того это было неожиданно и ни с чем несообразно. Она, впрочем, любезно разрешила майору убрать елку в своей комнате, чтобы порадовать мальчика неожиданностью.
— Кстати он и спит! — сказала она и прибавила: — Ишь ведь выдумали! Видно, майор, сегодня хорошо работали?
— Ничего себе… недурно! — не без гордости отвечал майор, вынимая свертки.
И вслед затем он приступил к уборке елки. Делал он это с самым серьезным и торжественным видом, весь погруженный в свое занятие. Хозяйка помогала ему, перевязывая нитками разные вкусные вещи, которые майор развешивал сам, стараясь придать елке пышный и элегантный вид.
— Ай да майор! Сколько накупил! — удивленно восклицала по временам хозяйка.
— Нельзя… Уж елка так елка! — весело замечал майор, не отрываясь от работы.
Наконец елка была убрана и свечи укреплены. Майор обошел елку со всех сторон и, видимо, остался доволен.
— Ведь хороша, Матрена Ивановна?
— Уж на что лучше, майор. Хоть бы генеральскому сыну! — одобрила хозяйка.
Майор зажег свечи и осторожно внес елку в маленькую свою каморку. Следом за ним квартирная хозяйка несла водку, колбасу, кусок ветчины и булки и все это расставила на маленьком трехногом столе, составлявшем главную мебель майорского помещения.
— Федя… вставай, братец! — будил майор своего товарища.
Ослепленный светом, мальчик встал и, протирая глаза, изумленный смотрел на маленькую елочку, горевшую огнями и убранную десятком яблоков, копеечными пряниками, мармеладом, золотыми орехами и разными дешевыми украшениями.
Мальчику казалось, что он во сне, и он стоял около елки, словно очарованный, не смея к ней подойти.
Майор любовался и восхищением мальчика и произведением своих рук.
— Я обещал тебе елку, Федя… Ну вот она и есть! — проговорил радостно майор, и в голосе его звучала бесконечная нежность…
Мальчик пришел в неописанный восторг. Приблизившись к елке, он жадными блестящими глазенками оглядывал ее во всех подробностях.
— Да ты ешь, Федя… Что хочешь ешь… Все — твое! — говорил майор, поднося Матрене Ивановне стаканчик.
Мальчик не заставил себя просить и стал уписывать за обе щеки и сладости, и ветчину, и колбасу, не особенно заботясь о последовательности.
В не меньшем восторге был и майор. Он довольно скоро распил с Матреной Ивановной полштоф и любовно поглядывал на своего товарища и на елочку, осветившую радостным светом их убогую каморку и горемычную жизнь.
Из-за пустяков*
Вдова подполковника, более известная, впрочем, в Коломне под именем полковницы, Марья Ивановна Кропотова, бодрая, деятельная, подвижная дама, с вечно сбитым набок черным чепцом, попеременно
