На крюйс-брам-стеньге «Коршуна» взвился ответный флаг, свидетельствующий, что сигнал понят, и вслед затем сигнальные флаги были спущены на «Витязе».
Ашанин послал доложить о сигнале капитану.
Капитан, плохо выспавшийся, бывший уже наверху к подъему флага, сидел за кофе, когда сигнальщик докладывал ему о сигнале.
— Хорошо, — ответил он, и в голове его пробежала мысль: «Верно, нашего зевка не заметил, что благодарит».
Только что он кончил кофе и вышел прогуляться на шканцы, как на «Витязе» уже развевались новые сигнальные флаги. На этот раз был не сигнал, а разговор. Несколько раз то поднимались, то опускались флаги в разных сочетаниях.
— В чем дело? — спросил капитан, когда флаги исчезли с мачты «Витязя».
— Адмирал спрашивает фамилию вахтенного начальника, стоявшего на вахте вчера с восьми до двенадцати ночи! — отвечал младший штурман.
— Ответить! — приказал Ашанину капитан и в то же время подумал: «Заметил, что прозевали», и решил про себя заступиться за Невзорова.
Молодой лейтенант, мечтательно пускавший дым колечками и вспоминавший, вероятно, о жене, сразу вернулся к действительности, когда артиллерист Захар Петрович пришел сверху и принес известие о сигналах. Он вдруг сделался мрачен и со вздохом проговорил:
— Хоть бы от адмирала скорей избавиться… С ним только одни неприятности!
— Бедный Александр Иванович!.. И попадет же вам от этого беспокойного дьявола! — с притворным участием проговорил Первушин.
— И без вас знаю, что попадет! — сухо отозвался Невзоров.
— Если и попадет, то слегка, а то и вовсе не попадет! — неожиданно произнес Степан Ильич, только что взявший высоты и сидевший на конце стола за вычислениями. Он уже забыл, как сердился вчера на «моряка с Невского проспекта», и спешил его успокоить.
— Вы думаете, Степан Ильич?
— Уверен. Корнев отходчив. До Нагасаки совсем успокоится. Да, наконец, ведь мы и не упустили его, а лихо догнали. Выведали только, куда идем, — вот и всего.
Эти успокоительные слова произвели свое действие, и Невзоров просветлел.
На «Витязе» тем временем взвился новый сигнал: «Лечь в дрейф», и Ашанин, первый раз в жизни производивший такой маневр, стал командовать, напрасно стараясь скрыть волнение, овладевшее им и сказывающееся в дрожащих нотках его громкого, звучного голоса.
Через несколько минут оба корвета почти неподвижно покачивались в очень близком расстоянии друг от друга. В бинокль можно было разглядеть на полуюте «Витязя» кряжистую, сутуловатую фигуру адмирала, расхаживающего взад и вперед быстрой походкой, точно зверь в клетке.
— Зачем это мы легли в дрейф? — спрашивали друг у друга офицеры, выскочившие наверх.
Никто не мог догадаться.
— Адмирал, господа, «штормует»! — проговорил лейтенант Поленов, не отрывая глаз от бинокля.
— Ну? Разве видно?
— Я вижу по его походке… Бегает… и на что-нибудь рассвирепел… Ну, конечно… Вот остановился и что-то говорит какому-то гардемарину… Должно быть, орет… Господа, слышите?..
Все притихли и действительно услыхали крик, донесенный ветром.
— А вот и узнаем, почему мы в дрейфе… Опять сигнал…
— Не сигнал, а переговор…
Через две-три минуты на «Коршуне» было известно, что адмирал требует гардемарина Ашанина с отчетом и с запасом белья на неделю.
Поленов сменил с вахты Ашанина и посоветовал ему собраться скорей.
— А то адмирал разнесет вас, даром что зовет погостить. К тому же он только что «штормовал»…
— Да, торопитесь, Ашанин! — повторил и капитан.
Ашанин побежал укладываться. Ворсунька, изумленный, что его барина переводят среди моря на другое судно, уже был в каюте. Лицо его было грустное-прегрустное. Он думал, что Ашанин совсем уходит с корвета.
— Живо, голубчик Ворсуня, маленький чемоданчик. Вали туда белья на неделю.
— Есть, ваше благородие. Значит, вы не совсем от нас? — повеселевшим голосом спросил Ворсунька, доставая чемодан.
— С чего ты взял? Всего на неделю.
— Так-то лучше… Крахмальных пять класть?
— Клади шесть.
Пока вестовой запихивал торопливо белье и объемистую тетрадь в чемодан и завязывал одеяло и подушку в парусину, баркас был спущен.
Наскоро простившись с офицерами, бывшими в кают-компании, Ашанин выбежал наверх, пожал руку доктора, механика и Лопатина и поднялся на мостик, чтобы откланяться капитану.
Крепко пожимая Ашанину руку, капитан сердечно проговорил:
— Надеюсь, адмирал вас не отнимет от нас. Иначе я буду протестовать.
— И я буду просить, чтобы меня оставили на «Коршуне», Василий Федорович.
— Если бы адмирал хотел взять к себе Владимира Николаевича, он бы велел ему собрать все свои потроха! — засмеялся старший штурман.
— До свидания, Андрей Николаевич. До свидания, Степан Ильич. До свидания, Петр Николаевич.
Все пожимали руку Володи.
Ашанин сбежал с мостика и, спустившись по выкинутому веревочному трапу, вскочил в баркас, где уже лежали его чемоданчик и небольшой узелок. Он сел на руль, приказал ставить паруса и понесся к адмиральскому корвету.
Через несколько минут баркас пристал к левому борту «Витязя», и Ашанин, несколько смущенный и взволнованный, ступил на палубу «Витязя», встреченный вахтенным офицером.
Ашанин сразу заметил какую-то особенную тишину на палубе, заметил взволнованно-тревожный вид вахтенного мичмана, хотя тот и старался скрыть его перед Володей в напускной отваге, увидал на мостике мрачную физиономию долговязого старшего офицера и удрученно-недовольное круглое лицо толстенького, низенького и пузатенького капитана и легко сообразил, что адмирал только что «штормовал», а то, пожалуй, еще и «штормует», чего Ашанин в качестве приглашенного гостя, да еще собирающегося читать свое произведение, вовсе не предвидел и чему далеко не радовался.
Эти быстрые и поверхностные наблюдения подтвердились еще внезапным появлением из-за грот- мачты корпусного товарища, гардемарина Касаткина, маленького, худенького, востроглазого брюнетика, который, пожимая руку Ашанина и озираясь на ют, быстро и конфиденциально шепнул:
— Глазастый черт взъерепенился. Сейчас всех разнес… Орал, как зарезанный боров. И мне здорово въехало… Хотел расстрелять! Ну, конечно, пугал… антихрист… Он так только кричит, — улыбнулся брюнетик. — Так, знаешь что? Не являйся к нему сейчас. Пережди, а то и тебе въедет… Он теперь в каюте… Не иди к нему… Пони…
Но Касаткин не окончил слова и исчез так же внезапно, как и появился.
Выход адмирала из каюты объяснил Ашанину эту внезапность и вместе с тем указал ему несостоятельность товарищеского совета. И он храбро двинулся вперед и, поднявшись на полуют, подошел к старшему офицеру и, приложив руку к козырьку фуражки, начал:
— Гардемарин Ашанин. Потребован по сигналу на «Витязь». Честь имею…
Старший офицер не дал Ашанину докончить и сказал, мотнув головой в сторону:
— Явитесь к капитану.
— Гардемарин Ашанин… Потребован…
