глазами.
Это был тот «Виктор Викторович», о котором спрашивал отец вестового.
В первое мгновение мальчик остановился с разбега и загоревшимися глазами любовался мундиром, густыми золотыми эполетами и орденами на шее и на груди отца, и затем бросился к нему, властно поднимая ручонки и вытягивая губы, чтобы его подняли и поцеловали.
Виктор Иванович поднял, как перышко, ребенка и с какой-то особенной порывистой горячностью целовал его и с мучительной тоской взглядывал на это милое личико с большими, широко открытыми, не по-детски умными, проникновенными глазами.
Он понес своего ненаглядного «Виктора Викторовича» в гостиную, и мальчик, перебирая ордена, говорил:
— Ты не уедешь от нас, папа? Тебе позволили остаться с нами?
— Нет, милый… не позволили…
— Так возьми Вику с собой…
— А как же мама останется без Вики?
— И мамочку возьми… И Рябкина… И няню… И Аришу… И Шарика… И чижика… Всех… Всех возьми!..
Вместо ответа моряк крепко прижал к себе мальчика и, спуская его на пол, вынул из кармана игрушку.
Он завел мышку, и она побежала по полу, делая маленькие круги.
— О… папа… смотри!..
Мальчик в восторге присел на корточки.
Отец умиленно взглянул на Вику и, стараясь скрыть тоску, направился в комнату жены.
Но из дверей уже торопливо вышла, слегка переваливаясь, высокая матовой белизны брюнетка лет двадцати пяти, в мягком теплом капоте, прикрывающем заметную полноту ее талии.
Это была необыкновенно милая женщина, при виде которой точно светлело на душе за хорошего человека. Даже самый легкомысленный человек с невольным почтением глядел на эту скромную, слегка застенчивую красавицу, казалось, и не понимающую прелести красоты ее одухотворенного изящного лица, доверчивого и ласкового, и больших ясных правдивых глаз, опушенных длинными ресницами.
Сразу чувствовалось, что за такой женщиной нельзя было ухаживать. Ее только можно было полюбить безнадежно, завидуя счастливцу Загарину, у которого, далеко не красивого и не блестящего, такая жена, что даже кронштадтские сплетни не могли ее коснуться.
Все только дивились такой на редкость счастливой паре.
Почти с благоговейной осторожностью обнял Виктор Иванович жену и, поцеловав ее, хотел только сказать о несчастье — своем неожиданном назначении в плавание на три года, — как жена, крепко сжимая в своей маленькой руке руку мужа, словно бы не отпуская его от себя и точно все еще не доверяя тому, что сразу почувствовала, как только что увидела мужа, — спросила:
— Да неужели могли сделать такую несправедливость? Назначили тебя командиром «Воина»?
— Напротив… Блестящее назначение, Вера.
— Но ведь ты не хочешь его.
— Еще бы!..
— Отказывался?
— Разумеется.
— И все-таки… на три года?
Виктор Иванович махнул головой.
— Нет… Это невозможно! — растерянно проронила молодая женщина.
И, вдруг спохватившись, сказала:
— Ты, милый, голоден… Идем в столовую.
Загарин отказался. Он закусил в Петербурге.
И с необыкновенной нежностью промолвил:
— Ты лучше садись, Вера… Устанешь.
— Пойдем ко мне… Няня здесь с Викой… Расскажи, что министр сказал… Отчего тебя назначил…
Мышка остановилась. Мальчик схватил ее и подбежал к матери.
— Мамочка! Смотри какая!.. Папа привез… Он всех нас возьмет! — радостно кричал Вика.
И, показав матери мышку, отнял ее и вернулся к пожилой своей няне Матрене Петровне.
Вера Николаевна, казалось, все еще не могла поверить, что муж уйдет в плавание… Им всем так хорошо вместе…
«Все ли Витя говорил министру, чтоб остаться!?» — подумала она.
И, когда они уселись на маленьком диване в уютной, перегороженной японскими ширмами спальной, Вера Николаевна, стараясь скрыть от мужа душевное волнение, спрашивала:
— Ты говорил министру, что у нас Вика?.. Ты говорил, что скоро у нас…
И молодая женщина крепко прижалась к мужу, словно ища помощи, и продолжала:
— Ты говорил, что мы только четыре года женаты?.. Ты говорил, милый, что мы счастливы и не хотим расставаться? Говори… как тебя он встретил?.. Почему отказал?..
— Приветливо встретил и сразу огорошил. «Назначаю, говорит, командиром „Воина“, как одного из лучших капитанов. Надеюсь, довольны?»
— Изумился, милый?
— Да. Ты знаешь, до сих пор начальство не баловало вниманием. И вдруг: «из лучших»! Кто это мне удружил — перед министром — не понимаю! Не сам же выбрал… Однако подумал: верно, сейчас же отменит назначение… Желающих много… И сказал, что считаю себя вправе просить не назначать меня. Говорю, что семейные обстоятельства решительно вынуждают меня остаться здесь.
— Что ж он?
— Окрысился и грозно сказал: «На службе нет семейных обстоятельств!»
— Какое бессердечие! Да разве у него нет семьи? Нет детей? — воскликнула Вера Николаевна.
И слезы задрожали на ее глазах.
— Он не бессердечный… И не злой… И семья есть…
— Так как же не понимает семейных обстоятельств?
— Понимает и свои и чужие… Но у нас, Вера, нет протекции… И — знаешь — я не из ласковых телят… Не рассыпался в благодарностях за назначение… А в кабинете у министра было два старых адмирала да несколько штаб-офицеров… Он и хотел на мне показать, какой он радетель службы… Однако все-таки осведомился: «Какие такие могут быть семейные обстоятельства?..» Точно не знал, какие именно обстоятельства! — возбужденно проговорил моряк.
И, стараясь быть сдержаннее, чтоб не взволновать больше и без того взволнованную жену, Виктор Иванович продолжал:
— Ты поймешь, Вера, что не мог же я объяснять, что без тебя и Вики эти три года будут невыносимы… Да, верно, уж ему наболтали о нашем счастье…
— Ты прав, милый! — шепнула молодая женщина и пожала руку мужа.
— И я коротко сказал, что здоровье жены и сына требуют моего присутствия. И прибавил, что весь прошлый год плавал в Средиземном…
— А он?
— Ответил, что мои доводы не заслуживают уважения… И так… так скверно искривил свой беззубый рот в улыбку и колко сказал: «Такой чувствительный семьянин не должен быть моряком. Раз служите — должны плавать. Немедленно примите корвет и с богом!..» И некоторые из присутствующих тихо захихикали. Хотели подслужиться. Есть ведь подлецы!
Виктор Иванович поморщился точно от боли и продолжал.
— И ведь адмирал прав… Да, прав!
— Ты его еще оправдываешь?
— Да, родная моя. Ведь с тех пор, как я привязался к тебе, море перестало быть для меня прежним… Служба не захватывает больше… Меня манит берег… к тебе… Я знаю, что такое счастье… И как министр
