причин… Раздумала и шабаш! Да хоть бы слово дала… Разве уж не может взять его назад… В таких делах не позорно не сдержать слова… Любовь… это… сам знаешь, совсем особенная штука…
— Ну, положим… Особенная.
— Так извини, Коля, а в тебе только мужское самолюбие говорит. Втюрился, так и в тебя должны втюриться. А она не желает!
— Ну и черт с ней! — воскликнул Быстренин. — И ты, Алексей Алексеевич, пошли ее к черту. А то вообразит, что так мы и пропадем из-за нее… А выходить за борова все-таки свинство! — прибавил Быстренин.
— И не будем больше говорить о Марусе.
— Идет. Не будем. А за молодою женою борова не приударишь, Алексей Алексеевич?
— Это ты около чужих жен околачиваешься… А я не занимаюсь такой охотой. И тебя не хвалю.
— А я не вижу ничего дурного… Надо же нашему брату, лейтенанту, поухаживать за чужою женой, если своей нет…
— Женись.
— Маруся предпочла борова… На свадьбу пойдешь?
— Нет. А ты?
— Непременно пойду.
— Только смотри, Николай Иванович… У тебя ведь язык — враг твой…
— Так что же?..
— Не скажи Марусе чего-нибудь… понимаешь… обидного насчет замужества… Боров — не боров, а ее муж.
Стояла чудная весна. В севастопольских садах цвели фруктовые деревья. На улицах благоухали акации.
Бухты были оживлены с раннего утра. Суда обеих черноморских дивизий, зимовавших в огромной Корабельной бухте, вооружались для предстоящего плавания. Мачты уже оделись такелажем и сетью снастей. Палубы приводились в порядок. Паруса были привязаны. С шаланд выгружались бочки с провизией и цистерны с водой.
В Корабельной бухте висела ругань боцманов. Через три дня все эти корабли — фрегаты, корветы, бриги, шкуны и тендеры — должны выйти на рейд и выстроиться в две линии.
В начале первого часа дня Муратов и Быстренин, с пяти часов утра наблюдавшие за окончанием вооружения их судов, «Ласточки» и «Ястребка», возвращались домой, на квартиру, обедать последние дни перед плаванием вместе. Оба в стареньких рабочих сюртуках, в сбитых на затылки фуражках, с «лиселями», как называли черноморцы белевшие брыжжи воротничков сорочки, которые моряки носили, несмотря на николаевские времена, оба раскрасневшиеся, усталые и голодные, оба веселые и довольные, оживленно перекидывались словами о работах на их судах, боцманах и «молодчагах»-матросах, о скором плавании и о скором приезде в Севастополь Корнилова, начальника штаба главного командира черноморского флота и портов, — адмирала-умницы и грозы для командиров.
О Марусе друзья даже и не вспомнили. После выхода замуж она была забыта, тем более основательно, что уж перестала быть прежней чародейкой и не пробовала больше своих чар. Притихла. «Боров» был не из близоруких, на бульваре гулял вместе и не был любезен с молодыми людьми.
Друзья выпили по рюмке, с удовольствием съели суп, битки и блинчики, приготовленные вестовым Муратова Клименкой и поданные вестовым Быстренина Селезневым, и собирались было отдохнуть после обеда, как в комнату вошел охотник Бугайка, сильный и крепкий старик, в ловко сидевшем на нем измызганном старом буршлате и в стареньких грязных сапогах, в которые были засунуты побуревшие штаны.
Бугайка, отставной матрос, был отличным охотником, знающим все места в окрестностях Севастополя, Симферополя и Бахчисарая. Он был бродяга по натуре и не боялся одиночества. Жена давно его бросила, и Бугайка нанимал каморку в Корабельной слободке у старушки — вдовы боцмана. Но жил дома редко. Шатался с ружьем по крымским долинам и в горах. Выучился по-татарски и водил с татарами знакомство. Дичь продавал в Севастополе господам и часто дарил барчонкам ежей, лисичек, зайцев и кроликов. Деньги пропивал, угощая каждого. И затем снова уходил шататься с ружьем.
— Здравия желаю, Алексей Алексеевич! Здравия желаю, Николай Иванович!
Оба лейтенанта весело встретили Бугайку и удивились, что он в городе трезв.
Он осторожно достал из-за пазухи длинноухого с Волнистой светло-желтой шерстью щенка и, прихватив его своею жилистой, корявой рукой за шиворот, поставил на пол и сказал:
— Правильный сеттерок! Полюбуйтесь, ваши благородия! Три карбованца прошу. Стоит!
Друзья подошли к щенку, и каждый из них с серьезным видом знатока выщупал визжавшего щенка, заглядывал в зубы, раздвигал глупые глаза, трогал нос, потягивал пушистый хвост и выворачивал уши.
Видимо, оба лейтенанта были от щенка в восторге.
И почти одновременно оба сказали:
— Беру, Бугайка!
— Возьму щенка!
Быстренин значительно прибавил:
— Не найденный?
— Не беспокойтесь, Николай Иваныч! Не подведу знакомых господ, ваше благородие! Ни у кого вокруг нет таких сук, чтобы… найти сеттерка. Одна Ахметкина сука под Бахчисараем недели три ощенилась. Ахметка и подарил утром кобелька… А хорош?
— Спасибо, Бугайка!
И Муратов и Быстренин полезли в карманы штанов за деньгами.
— Да кто ж берет щенка?.. Я думал, что я, — промолвил Быстренин.
— Я очень бы хотел, Коля!
— И мне хочется щенка!
— Да ведь твой Джек молодой, хороший пес. А моя Дианка стара… И чутье теряет…
— Джек горяч… Ни к черту… И сеттера у меня не было, а у тебя был…
И, любуясь сеттерком, Быстренин не без обиды прибавил:
— И как нам быть с щенком? Согласись, Алексей Алексеевич… Права на щенка одинаковые.
— Оттого-то я и прошу уступить его мне! — настойчиво проговорил Муратов, жадно взглядывая на щенка.
— И я прошу… Будь другом… уступи, Алеша!
В мягком голосе Быстренина звучала капризная нотка.
Муратов по совести считал, что его желание иметь щенка более основательно. И, всегда уступавший другу, на этот раз заупрямился и упорно сказал:
— Не имею оснований уступить!
— И у меня их ни малейших!
Бугайка насмешливо поглядывал своими маленькими острыми глазами на офицеров, которые не решили, по его мнению, «в секунд» насчет щенка, и, нетерпеливо ожидавший свои три карбованца, чтобы немедленно их пропить, проговорил:
— То-то всякому охотнику лестно иметь сеттерка… Выйдет собака! Он теперь что? Глупый! — ласково прибавил Бугайка, словно бы в оправдание за маленькую лужку под щенком. — А только войдет в понятие, хоть на палубу пускай — не оконфузит!.. Никак и не обсогласиться без того, что пустить сеттерка на фарт. Орел или решка!
— Видно, иначе нельзя! — серьезно промолвил Муратов и энергично пустил из длинной трубки клубки дыма.
— Никак без того не выйдет, и никому не обидно. Чье счастье… В один секунд объявится… Только вскиньте копейку, ваше благородие.
— Охота доверяться слепому случаю, Алексей Алексеевич, — насмешливо сказал Быстренин.
— Приходится, Николай Иванович.
— Так уж, если ты упрям, лучше подержим пари на щенка.
