в конец, хватая кольца, за одно мгновение. Вот как это, только еще легче.
Для меня это было легче, чем для Лоуна.
Выпрямившись, я отодвинулся от Стерна. Он выглядел больным и испуганным.
— Все в порядке, — сказал я.
— Что ты со мной сделал?
— Мне нужны были некоторые слова. Послушайте, отнеситесь к этому как профессионал.
Я им восхищался. Он положил трубку в карман и прижал кончики пальцев ко лбу и щекам. Потом сел и стал выглядеть как всегда.
— Знаю, — сказал я. — Так себя чувствовала мисс Кью, когда Лоун это с ней проделал.
— Кто ты?
— Я вам сказал. Я центральный нервный узел, ганглий сложного организма, состоящего из Бэби- компьютера, Бонни и Бинни, способных к телепортации, Джейни, занятой телекинезисом, и меня самого, телепата, осуществляющего центральный контроль. Нет среди наших способностей ни одной, которая не была бы задокументирована раньше. Телепортация йогов, телекинезис некоторых игроков, умственно отсталые гениальные математики, а прежде всего так называемый полтергейст, когда девочки передвигают веши в доме. Только в нашем случае каждая часть способна на самое лучшее применение этих способностей.
— Лоун организовал нас, вернее, мы сформировались вокруг него. Неважно, что именно. Я заменил Лоуна, но я еще недостаточно развился, когда он умер, а сверх того получил встряску от соприкосновения с мисс Кью. Вы были правы, когда сказали, что это испытание заставило меня подсознательно уходить от всего с ним связанного. Но есть еще одна причина, по которой я не мог уходить за преграду «Бэбн три года».
Мы столкнулись с проблемой, которая для нас оказалась важней безопасности в доме мисс Кью. Разве вы еще не поняли? Мой гештальт-организм находился на грани смерти от этой безопасности. Я понял, что либо умрет мисс Кью, либо умрет этот организм — Я. О, части будут продолжать жить: две маленькие цветные девочки с задержкой речи, одна девочка постарше со склонностью к самоанализу и живописи, один идиот-монголоид и я — девяносто процентов потенциала замкнуты, а десять процентов — просто малолетний преступник. — Я рассмеялся. — Конечно, она должна была погибнуть. Это просто инстинкт самосохранения гештальт-организма.
Стерн пошевелил губами и наконец выговорил:
— Я не…
— И не нужно, — рассмеялся я. — Замечательно. Вы настоящий специалист, очень хороший специалист. Я могу вам сказать это, и вы оцените как профессионал. Вы говорите о блоках. Я не мог пройти блок «Бэби три года», потому что за ним скрывался ключ к тому, кто я такой на самом деле. Не мог, потому что боялся вспомнить, что на самом деле я существую на двух уровнях: маленький мальчик мисс Кью и нечто гораздо, гораздо большее. Я не мог быть и тем и другим, но не мог и отказаться от одного из состояний.
Он спросил, не отрывая взгляда от трубки:
— А теперь можешь?
— Могу.
— И что теперь?
— О чем вы?
Стерн перегнулся через угол своего стола.
— Тебе не приходило в голову, что, может, этот… твой гештальт-организм уже мертв?
— Он не мертв.
— Откуда ты знаешь?
— Откуда ваша голова знает, что руки действуют? Он прикоснулся к своему лицу.
— Вот так… и что дальше? Я пожал плечами.
— Разве синантроп посмотрел на подошедшего гомо сапиенса и спросил: «Что дальше?». Мы будем жить, все вместе, как человек, как дерево, как любой живой организм. Будем расти, и питаться, и ощущать, и размножаться. Будем защищать себя. — Я развел руки. — Будем совершать естественные поступки.
— Но что вы можете сделать?
— А что может сделать электрический мотор? Все зависит от того, к чему мы приложим усилия. Стерн побледнел.
— А что ты… хочешь делать? Я задумался. Он молча ждал.
— Знаете что? — сказал я наконец. — С самого рождения люди меня пинали, пока обо мне не позаботилась мисс Кью. И что произошло тогда? Она едва меня не убила.
Я подумал еще и сказал:
— Всем было весело, кроме меня. Всем весело, все забавляются, когда есть возможность пнуть того, кто слабее тебя и не может защититься. О, тебе делают одолжения, пока не завладеют тобой или не убьют тебя. — Я посмотрел на Стерна и улыбнулся. — Я собираюсь позабавиться, только и всего.
Он повернулся спиной ко мне. Я думал, он начнет расхаживать, но он тут же снова повернулся ко мне. Я знал, что теперь он все время будет наблюдать за мной. Он сказал:
— Ты проделал большой путь после того, как зашел ко мне.
Я кивнул.
— Вы хороший психоаналитик.
— Спасибо, — горько ответил он. — И ты считаешь, что теперь излечился, приспособился и готов действовать?
— Конечно. А разве вы так не считаете? Он покачал головой.
— Ты только узнал, кто ты такой. Тебе нужно еще многое узнать.
Я готов был проявить терпение.
— Что, например?
— Например, что бывает с людьми, которые живут с чувством вины, как у тебя. Ты отличаешься, Джерри, но не настолько.
— Я должен чувствовать вину, что спас свою жизнь? Он не обратил на это внимание.
— Еще одно. Ты сам сказал, что всю жизнь на всех сердился. Так ты жил. А думал ли ты, почему?
— Не могу сказать, что думал.
— Одна причина в том, что ты был один. Поэтому для тебя так много значили эти дети и мисс Кью.
— Ну и что? Дети по-прежнему со мной. Он медленно покачал головой.
— Ты и дети — единый организм. Уникальный. Беспрецедентный. — Он ткнул в меня черенком трубки. — Совершенно один.
Кровь зашумела у меня в ушах.
— Заткнитесь, — сказал я.
— Только подумай, — негромко продолжал он. — Ты можешь практически все. Можешь иметь все, что захочешь. Но все это не избавит тебя от одиночества.
— Заткнитесь! Все одиноки. Он кивнул.
— Некоторые могут научиться жить с этим.
— Как?
Немного погодя он ответил:
— Благодаря тому, что есть нечто, о чем ты ничего не знаешь. Даже если я тебе скажу, оно для тебя ничего не будет значить.
— Скажите, и посмотрим.
Он очень странно взглянул на меня.
— Это нечто называется моралью.
— Наверно, вы правы. Не понимаю, о чем вы говорите. — Я собрался. Больше мне незачем его слушать. — Вы боитесь, — сказал я. — Боитесь гомогештальта.
