— Неужели я тебе так дорог? Она кивнула.
— Ну ты и вертихвостка! Не успела с одним любовником проститься, как…
Баджи закрыла ему рот рукой и возмущенно воскликнула:
— Как тебе не стыдно! Это не измена, Мули. Так, такое случилось со мной впервые. Он ко мне ни разу не прикоснулся и даже не выказал такого желания. Да это было и не нужно. Наша случайная встреча не переросла ни во что большее, ни к чему нас не обязала. Мы просто… черт, слов не хватает.
Муленбергу вспомнилась обложка с портретом Прокофьева, стоящая около усилителя. «Верно, слов не хватает», — подумал он и ласково спросил:
— Как звать незнакомца?
— Звать?.. — Она вскинула голову, медленно повернулась к Муленбергу и прошептала:
— Я так его и не спросила. — Ее глаза округлились.
— Так я и знал, — произнес Муленберг и спохватился:
«Зачем я это сказал? Наверно, потому, что был почти уверен в… чем?».
Внезапно он поинтересовался:
— Баджи, ты влюбилась в него? На ее лице отразилось недоумение.
— Я об этом не думала. Может, я просто не знаю, что такое любовь. Раньше мне так не казалось. Но случившееся со мной было меньше, чем любовь… — Она вдруг нахмурилась. — А в чем-то, возможно, и больше.
— Скажи-ка мне вот что. Когда он ушел, проведя вместе с тобой чудесный день, ты ощутила… утрату? Она призадумалась.
— Нет, пожалуй, не ощутила. Он наполнил меня до краев и не унес особой ни капли. В этом все дело. Любовь такой не бывает. С тобой, во всяком случае, я никогда такого не испытывала. Он не отнял у меня ничего.
— Она у меня тоже, — сказал Муленберг, кивнув.
— Что?!
Но он ее уже не слушал. Он медленно поднимался, не сводя глаз с входной двери.
Там стояла незнакомка. Она была по-иному одета, казалась спокойной и собранной. Только выражение лица и взгляд необыкновенных глаз остались прежними. На ней были джинсы, мягкие кожаные полусапожки на низком каблуке, просторный свитер из толстой шерсти, поверх которого лежал мягкий воротничок рубашки. Волосы у нее едва превышали по длине собственную шевелюру Муленберга, но были гораздо красивее.
Он отвернулся от незнакомки как от яркого света. Взглянул на часы. Восемь. И тут он заметил, что Баджи не сводит глаз со стоявшей в дверях, и лицо ее расцветает от радости.
— Мули, взгляни, — пролепетала она. — Взгляни, вот он!
Незнакомка заметила их и улыбнулась. Помахав им, она указала на крайний столик близ окон, выходивших на разные улицы. Муленберг и Баджи направились туда.
Когда они подошли, незнакомка уже села.
— Привет, — сказала она. — Присаживайтесь. Оба. Они устроились бок о бок напротив нее. Баджи разглядывала девушку в полном восторге. Муленберг стал тоже присматриваться к ней, и в глубине сознания зародилась безумная догадка…
— Быть не может… — изумленно пробормотал он.
— Может, — ответила незнакомка, обращаясь прямо к нему. — Так оно и есть. — И бросив взгляд на Баджи, спросила:
— Она еще ничего не знает?
Муленберг покачал головой:
— Я не успел ей рассказать.
— Может быть, и не стоило раньше времени, — откликнулась незнакомка.
Баджи повернулась к Муленбергу и выпалила:
— Так ты его знаешь!
— Да, знаю… — только и сумел выдавить он.
— Не можешь подобрать местоимение, да? — расхохоталась незнакомка.
— О чем это он, — заволновалась Баджи. — Хватит говорить загадками!
— Вскрытие развеяло бы тайну, верно? — догадался Муленберг.
— Разумеется, — кивнула незнакомка. — Все и так висело на волоске.
Глаза Баджи бегали от одного собеседника к другому.
— Объяснит мне кто-нибудь, в чем дело, или нет, черт побери!
Муленберг встретился взглядом с незнакомкой. Та кивнула. Он обнял Баджи. Слушай же, журналистка. Наш приятель — существо новое, на нас не похожее.
— Нет, не повое, — возразила девушка. — Мы появились здесь много тысяч лет назад.
— Неужели? — Муленберг пытался переварить услышанное, а Баджи съежилась и запротестовала:
— Но… но… но…
— Тихо, ты, — цыкнул Муленберг и крепче прижал ее к себе. — Ты весь день гуляла не с мужчиной, Баджи, да и я провел полночи не с женщиной. Так?
— Так, — подтвердила незнакомка.
— И убили вовсе не сиамских близнецов, а таких же, как ты. И они…
— Они находились в состоянии конъюгации. — В голосе незнакомки, охарактеризовать который можно было и как контральто, и как тенор, зазвучала неизбывная скорбь.
— В каком состоянии? — переспросила Баджи. Муленберг решил ей объяснить:
— Некоторые формы жизни, — начал он, — и одноклеточный организм под названием парамеция — хороший тому пример — размножаются простым делением. Клетка и ядро удлиняются, потом ядро разделяется надвое и половинки расходятся в разные концы клетки. Наконец она тоже делится, и готово! — получаются две парамеции.
— Но ты… он…
— Помолчи, — оборвал ее Муленберг. — Я еще не закончил. Недостаток простого деления в том, что оно не допускает обновления генов. Прямые потомки парамеции размножались бы, пока по теории вероятности гены вырождения не стали бы доминантными, и на этом род парамеций прекратился бы. Но простейшие обрели механизм зашиты от таких неприятностей. Заключается он в том, что две парамеции становятся вплотную и стенки клеток в месте соприкосновения постепенно исчезают. Сюда же передвигаются и ядра. В конце концов они сливаются, их содержимое перемешивается, затем они разделяются вновь и уходят каждая в свою клетку. Стенки парамеций восстанавливаются, парамеции отрываются друг от друга и расходятся.
Этот процесс и называется конъюгацией. Его ни в коем случае нельзя путать с половым размножением, ведь у простейших нет пола. Конъюгация вообще не связана с размноженном — оно может протекать и без нее. — Тут он обратился к незнакомке. — Но я никогда не слышал о конъюгации у высших форм жизни.
Незнакомка едва заметно улыбнулась.
— На вашей планете конъюгация присуща только нам.
— А остальное? — спросил он.
— Вас интересует способ нашего размножения? Мы — партеногенетические особи женского пола.
— Так вы… вы — женщина? — пролепетала Баджи.
— Нет, это просто подходящее название, — пояснил Муленберг. — У каждой их особи есть и женские, и мужские половые органы. Она оплодотворяет сама себя.
— Тогда они — как это называется? — гермафродиты? — спросила Баджи и, стушевавшись, поспешила извиниться перед незнакомкой, чем сильно рассмешила и ее, и Муленберга. Впрочем, незнакомка была столь обаятельна, что даже смех ее не мог никого обидеть.
— Нет, такое определение здесь неуместно, — заговорил наконец Муленберг. Гермафродиты — это
