вовсю была занята приготовлением завтрака, когда он вернулся — яичница «как на автозаправке» (жареные яйца в центре кусочков хлеба, из которых серединки выдавлены стаканом для молока) и хрустящий бекон. Она забрала у него продукты и проворчала на него.
— Копченая рыба — сок папайи — датская колбаса. Горти, здесь еды на роту!
Он улыбался, больше ее смелости и ее способности быстро восстанавливать силы, чем над ее протестами. Он прислонился к стене скрестив руки, наблюдая как она прихрамывая ходит по кухне, завернутая с головы до пят в то, что для него было плотно облегающим банным халатом, и пытался не думать о том факте, что она вообще им воспользовалась. Однако он понимал, видя ее хромоту, видя, что случилось с ее лицом…
Это было веселый завтрак, во время которого они счастливо играли в игру под названием «А помнишь…», которая, если разобраться, является самой захватывающей игрой в мире. Затем был молчаливый период, когда для каждого из них вида собеседника было достаточно для общения. Наконец Горти спросил:
— Как тебе удалось вырваться?
Ее лицо потемнело. Усилие справиться с собой было очевидным — и успешным. Горти сказал:
— Тебе придется рассказать мне все, Зи. Тебе придется рассказать мне и обо мне тоже.
— Ты много узнал о себе.
Это был не вопрос.
Горти отмахнулся.
— Как ты выбралась?
Подвижная часть ее лица сморщилась. Она посмотрела на свои руки, медленно подняла одну, положила ее на и вокруг другой, и когда говорила, сжимала ее.
— Я была в состоянии комы несколько дней, я думаю. Вчера я проснулась на своей койке, в трейлере. Я знала, что я сказала ему все — кроме того, что я знаю, где ты находишься. Он все еще думает, что ты та девушка. Я слышала его голос. Он был с другого конца трейлера, в комнате Банни. Банни была там. Она плакала. Я слышала, как Людоед увел ее. Я подождала, а потом, вытащила себя наружу и к двери Банни. Я зашла вовнутрь. Гавана лежал там на кровати с жесткой шиной вокруг шеи. Ему было больно говорить. Он сказал, что Людоед лечит его, лечит его шею. Он сказал, что Людоед собирается заставить Банни сделать работу для него.
Она быстро посмотрела на Горти.
— Он может, ты знаешь. Он гипнотизер. Он может заставить Банни сделать все, что угодно.
— Я знаю.
Он посмотрел на нее.
— А почему, черт побери, он не воспользовался этим с тобой? — выпалил он.
Она потрогала пальцами свое лицо.
— Он не может. Он — на меня это так не действует. Он может воздействовать на меня, но он не может заставить меня ничего делать. Я слишком…
— Слишком что?
— Человеческая, — сказала она.
Он погладил ее по руке и улыбнулся ей.
— Это точно… Продолжай.
— Я вернулась в свою часть трейлера и взяла немного денег и кое-какие вещи и ушла. Я не знаю, что сделает Людоед, когда узнает, что меня нет. Я была очень осторожна, Горти. Я проехала автостопом пятьдесят миль, а затем села на автобус до Элтонвилля — это в трестах милях отсюда, а затем ехала оттуда поездом. Но я знаю, что он найдет меня как-нибудь, рано или поздно. Он не сдается.
— Здесь ты в безопасности, — сказал он, и в его мягком голосе послышался металл.
— Дело не во мне! О, Горти, неужели ты не понимаешь? Ему нужен ты!
— Зачем я ему нужен? Я оставил карнавал три года назад и не похоже, чтобы это очень его беспокоило. — Он поймал ее взгляд; она смотрела на него с изумлением. — В чем дело?
— Тебе что, совершенно не любопытно узнать о себе, Горти?
— О себе? Ну да, конечно. Всем интересно, я полагаю. Но о чем, конкретно?
Она молчала минуту, задумавшись. Вдруг она спросила:
— Чем ты занимался с тех пор, как оставил карнавал?
— Я рассказывал тебе в своих письмах.
— Внешнюю сторону, да. Ты снял меблированную комнату и жил там какое-то время, много читая и нащупывая свой путь. Потом ты решил вырасти. Сколько у тебя ушло на это времени?
— Около восьми месяцев. Я снял эту квартиру по почте и переехал сюда ночью, так что никто меня не видел, и изменился. Ну, я должен был. Как взрослый мужчина я мог найти работу. Какое-то время я выступал на сцене ну ты знаешь, играл в разных клубах, за те подачки, которые перепадут мне от посетителей — и купил действительно хорошую гитару и стал работать в «Счастливых часах». Когда они закрылись я перешел в Клуб Немо. И я тех пор был там, ожидая счастливого случая. Ты сказала мне, что я буду знать, когда будет пора… Это всегда было верно.
— Это так и должно было быть, — кивнула она. — Пора перестать быть лилипутом, пора начать работать, пора браться за Арманда Блуэтта — ты должен был знать.
— Да, конечно, — сказал он, как если бы этот факт не нуждался больше ни в каких комментариях. — А когда мне нужны были деньги, я писал кое-какие вещи… несколько песен и аранжировок, статьи и даже пару рассказов. Рассказы не были такими уж хорошими. Вещи легко собрать вместе, но очень трудно их придумать. Эй — ты не знаешь, что я сделал с Армандом, не правда ли?
— Нет. — Она посмотрела на его руку. — Это как-то связано с этим, да?
— Да. — Он посмотрел на свою руку и улыбнулся. — В прошлый раз ты видела мою руку в подобном состоянии примерно через год после того, как я пришел в карнавал. Хочешь узнать кое-что? Я потерял эти пальцы ровно три недели назад.
— И они уже так выросли?
— Это не занимает так много времени, как раньше, — сказал он.
— Это действительно начиналось медленно, — сказала она.
Он посмотрел на нее, по-видимому, собирался задать вопрос, а затем продолжал. — Однажды вечером в Клубе Немо он зашел вместе с ней. Я никогда не мог представить себе, что увижу их вместе — я знаю о чем ты думаешь! Я всегда думал о них одновременно! Да, но это была проверка и равновесие. Добро и зло. Итак… — Он выпил кофе. — Они сели прямо там, где я мог слышать о чем они говорили. Он был скользким волком, а она была девушкой в беде. Все это было весьма отвратительно. И поэтому, когда он вышел, чтобы попудрить нос, я поступил как Лохинвар. Я вмешался. Я вкратце побеседовал с ней и дал ей немного денег на дорогу, и она ушла, пообещав ему прийти на свидание на следующий вечер.
— Ты имеешь ввиду, что она ушла от него на минутку?
— О, нет. Она ушла насовсем, уехала поездом. Я не знаю куда она отправилась. Я сидел там играл на гитаре и размышлял. Ты говорила, что я всегда буду знать, когда наступит пора. Я понял в тот вечер, что пора браться за Арманда Блуэтта. То есть, пора начинать. Он однажды обошелся со мной так, что это продолжалось шесть лет. По меньшей мере я мог тоже обеспечить ему долгий воспоминания. Итак я составил свой план. У меня были трудные ночь и день. — Он остановился, улыбаясь без юмора.
— Горти…
— Я расскажу, Зи. Это очень просто. Он получил свое свидание. Отвел девушку в нежное маленькое гнездышко, которое он спрятал среди трущоб. Его было очень легко вести по пути, устланному примулами. В критический момент покоренное им сердце произнесло несколько тщательно подобранных слов о жестокости по отношению к детям и оставило его переваривать их, глядя на три пальца, которые она отрубила ему на память.
Зина снова посмотрела на его левую руку.
— Ох! Ну и урок! Но Горти — ты подготовился за одну ночь и день?
— Ты не знаешь, что я могу делать, — сказал он. Он завернул рукав. Смотри.
Она смотрела на коричневое, слегка волосатое правое предплечье. На лице Горти была глубокая сосредоточенность; его глаза были спокойными, а лоб гладким.
